Орёлъ i соколъ
Шрифт:
Как же так, у этого ничтожного алкоголика такая роскошная машина, а у меня, правоверного мусульманина – ее нет. И поскольку сам он ее произвести или заработать не может. Он эту машину рано или поздно – отнимет. Потому что он знает, что неверного можно убить. И Аллах за это не накажет.
И процесс отнимания у идеологически ослабевшего – он рано или поздно – обязательно произойдет Поэтому, если алжирцы оккупируют Францию, им надо будет содержать определенный процент работоспособных французов для поддержания Парижа в том состоянии, в котором ОНИ смогут пользоваться его благами. Иначе, Елисейские поля превратятся
Если потоком в Европу пойдут мусульмане – рухнет все. Будет хаос.
– Значит, с точки зрения статистики, когда то, в одночасье, это куммулятивное накопление числа мусульман в Европе перевалит за критическую отметку, и айсберг перевернется кверх ногами? – спросил Булыгин-Мостовой.
– Да, – согласно кивнул Баринов, – Совершенно верно, если дело так пойдет, то к середине века Париж, как и другие европейские столицы перестанет быть той привлекательной витриной цивилизации, и станет походить на Стамбул или Каир… К этому и идет, но по – Шпенглеровски, мусульмане, конечно хотят вырваться на новый уровень, они хотят жить с европейским комфортом. Запад слишком долго размахивал у них перед носом всеми своими благами, мол, вот, смотрите, как у нас все здорово! Они и советским тоже кричали – смотрите, у нас мерседесы, у нас Мулин-Руж – давайте к нам, к нам! А теперь, заполучив 15 миллионов эмигрантов – они ужаснулись. Эти толпы так долго охмуряли, а когда они хлынули, стало страшно.
– Как тебе эти умники? – спросил Старцев, когда Саша отсмотрел материал.
– Они говорили в самую точку, все произошло как по ими говорённому, – ответил Мельников.
– Твоя первая задача, – сказал Старцев, кладя Саше руку на майорский погон, – твоя задача сейчас, как можно скорее привезти этих профессоров сюда, найти их в нынешней Москве и привезти их сюда в бункер. От этого будет зависеть успех нашей дальнейшей борьбы. ….
Глава 3.
Москва представляла собою ужасную картину.
Наверное, пожар 1812 года был просто цветочками в сравнение с тем, что увидал теперь Мельников по возвращении в столицу…
Хотя, в отличие от событий двухсотлетней давности, нынче здесь кое-где даже велось какое-то строительство.
Так по углам храма Христа Спасителя силами нескольких бригад молдаван под присмотром каких-то янычар с автоматами – шустро сооружались четыре симметричных минарета, делавших центральную церковь России похожей на какую-то тепловую электростанцию с высокими кирпичными трубами по бокам.
Москва прям по пророчеству того самого Булыгина-Мостового, за которым Саша и прибыл теперь сюда, превратилась в сплошной базар.
Торговали везде.
Возле метро, в переходах метро, в самом метро…
Только само метро встало из-за отсутствия в фидерах напряжения.
По превратившимся в торговые ряды улицам ездили редкие автомобили.
Бензин был в дефиците и стоил как коньяк "хеннеси" – сто долларов пол-литра.
Поэтому, автолюбители теперь стали столь же редки, как если б Москва перенеслась в самое начало ХХ века, когда Роллс-Ройсы и Руссо-Балты водились только в конюшнях у членов царствующей семьи.
Вместо световых реклам
– Это кто? – спросил Саша одного из феллахов, показав на плакат.
– Ты не знаешь? – удивился феллах, – это же великий учитель, Ходжахмет Ходжаев.
Феллах еще долго подозрительно оглядывался вслед Саше.
До катастрофы Булыгин – Мостовой жил на Аэропорте в так называемых "писательских" домах, что справа от метро, если стоять лицом к институту МАДИ.
Адрес ученого Саше дали в резервной ставке перед тем, как отправить его на задание.
Теперь надо было думать, как добраться от Кропоткинской до Аэропорта, если не работает метро, и если по городу не ездят такси.
Велорикша была, вроде, более удобным транспортом, но относительно дорогим.
Чтобы не вызывать к себе подозрений, чтобы не выделяться и не рисковать излишними проверками, Саша решил выбрать транспорт соответствующий своему статусу. А одет и экипирован Саша был по легенде, что он – Эдик Мирзоев – обрусевший и плохо знающий родной язык – бывший футболист второго дивизиона от команды Нарофоминска, а ныне – шашлычник и мангальщик, в городе Павлово на Оке, приехал в Москву навестить брата…
Такой человечек, как Эдик Мирзоев по нынешним понятиям не должен был шиковать и ездить на велорикше. Ему больше к лицу подходила обычная рикша с китайцем-кули в оглоблях, что в рисовых конических шляпах и босиком – бегали по Мосвке не хуже ипподромных рысаков.
Рикша нашлась сразу, стоило Саше помахать в воздухе рукой с зажатыми в пальцах двумястами "афгани".
Кули оказался русским.
Покуда трусили по Тверскому бульвару до Пушкинской, Саша узнал, что русские пачками теперь бросились принимать Ислам, и что сам кули – Иса Иванов, который еще до прошлой недели был инженером Игорем Ивановым, тоже вот теперь сподобился и вот получил временную регистрацию и планирует даже начать свое собственное дело – заняться ремонтом и техническим обслуживанием велорикш.
На Тверской свернули налево и двинулись в сторону площади Маяковского.
– А где памятник Пушкину? – спросил Саша своего возчика.
– А-а, этого, на котором голубь всегда сидел? – тяжело дыша отозвался запыхавшийся водитель рикши, – его по указу Ходжахмета Ходжиева снесли.
Памятника Маяковскому на том месте, где некогда Евтушенко с Вознесенским стихи студентам читали – тоже не было.
Не было и вывески ресторана Пекин.
Вместо нее теперь была большущая надпись – Шаурма.
– Тоже по указу Ходжахмета Ходжаева? – спросил Саша.
Но его шофер ничего не ответил. Ему было трудно протискиваться между торгующими всякой дрянью, он поминутно кричал – поберегись, увага, алярм!
– И это правильно, – согласился Саша, – незачем нам китайских кухонь, нам свою надо развивать.
На аэропорт доехали за каких-нибудь полтора часа.
Собственно пару месяцев назад, когда на Москве еще были электричество и бензин, и когда ходило метро и ездили такси, со всеми пробками Саша затратил бы на дорогу примерно столько же.