Орел стрелка Шарпа

Корнуэлл Бернард

Шарп смотрел вслед удаляющемуся знамени и чувствовал, как его охватывает стыд. Французы уносили и два испанских флага, но это Шарпа нисколько не волновало. Его собственная репутация и честь солдата были запятнаны тем, что французы захватили королевское знамя; была задета его гордость.

 

Он коснулся локтя Харпера.

– С тобой все в порядке?

– Да, сэр.– Сержант тяжело дышал, продолжая сжимать в руках забрызганную кровью пику.– А вы как?

– Я в порядке. Отлично сработано. Спасибо тебе. Харпер тряхнул головой, словно отбрасывая

комплимент, и улыбнулся лейтенанту.

– Такое нечасто бывает, сэр. Во всяком случае, одно знамя мы отбили.

Шарп повернулся, чтобы посмотреть на флаг. Он развевался над ротой, пробитый пулями и покрытый кровью, утраченный и вновь обретенный. Рядом стоял Лерой, угрюмый, замкнутый капитан Лерой, про которого Леннокс как-то сказал, что это второй приличный человек в батальоне. Его лицо было залито кровью, и Шарп пробрался к нему сквозь ряды солдат.

– Сэр?

– Вы молодец, Шарп. Какая страшная бойня!

Голос капитана показался Шарпу странным, а акцент непривычным, но он вспомнил, что Лерой американец; один из немногих людей, что продолжали сражаться за свою прежнюю родину. Шарп показал на голову Лероя:

– Вы серьезно ранены?

– Да нет, просто царапина. А вот нога сильно пострадала.

Шарп опустил глаза и увидел, что бедро капитана залито кровью.

– Как это произошло?

– Я был возле знамен. Благодарение Богу, вы подоспели вовремя, хотя Симмерсон и заслужил потерять оба знамени. Ублюдок!

Шарп повернулся к мосту – ничего не было видно, потому что французы еще не покинули поле боя. Густые клубы дыма окутывали долину, тут и там слышались мушкетные выстрелы – кто-то организовал оборону. Вскоре трубы подали сигнал к отступлению, позвали французских стрелков назад к дороге, туда, где они выстроились вокруг своих трофеев.

«Им следует гордиться собой,– подумал Шарп. – Четыреста легких кавалеристов разбили два полка, захватили три знамени, а причиной всему – глупость и дурацкая гордость сэра Генри и испанского полковника. Интересно, где сейчас Симмерсон? Его не было с защитниками знамен, если только тело сэра Генри не лежит где-нибудь среди трупов».

Шарп спросил у Лероя:

– Вы видели Симмерсона?

– Одному Богу известно, что с ним случилось. Там был Форрест.

– Погиб?

– Не знаю.– Лерой пожал плечами.

– Леннокс?

– Я его не видел. Он был внутри каре.

Шарп оглядел долину. Его глазам предстало ужасающее зрелище. Там, где они стояли, где шло сражение за знамена, земля была усеяна телами погибших. Повсюду лежали раненые – они кричали, пытались сдвинуться с места, молили о помощи; рядом с ними судорожно били копытами лошади с окровавленными мордами.

Шарп нашел сержанта.

– Пристрелите лошадей, сержант.

– Сэр? – сержант тупо уставился на Шарпа.

– Пристрелите их! Быстро!

Он не мог видеть, как страдают раненые животные. Солдаты приставили мушкеты к головам лошадей, а Шарп принялся разглядывать своих стрелков.

– Все живы, сэр.– Харпер уже успел пересчитать солдат.

– Спасибо.

Никому

из них не угрожала серьезная опасность до тех пор, пока они оставались в строю и не выпускали из рук штыков. Шарп вспомнил, что думал о том же, когда Южный Эссекский гордо вышагивал по полю под своими развевающимися новенькими знаменами. А теперь боевой дух Южного Эссекского сломлен.

Шарп попытался подсчитать потери. На поле боя осталось не больше тридцати или сорока французов – достаточно много, если вспомнить, что их было всего четыреста, но они покрыли имя своего полка славой и заставили британцев и их союзников понести солидные потери. Сто человек? Шарп посмотрел на горы тел. Весь путь к мосту был усеян погибшими солдатами – сколько их, сосчитать невозможно. Цифра получится большой, а ведь еще есть раненные, те, чьи лица изуродованы саблями французов, кто лишился зрения. Их отправят в Лиссабон, а потом на кораблях домой, где оставят на попечении бездушного общества, которое давно разучилось сочувствовать нищим инвалидам. Он содрогнулся.

Впрочем, дело не только в погибших и раненных. В самом первом бою у батальона Симмерсона отняли гордость. Шарп провел в действующей армии шестнадцать лет, не раз защищал знамена в самой гуще сражений и безжалостно орудовал штыком, стараясь добраться до вражеских штандартов. Он видел, как захваченные знамена торжественно проплывают под победные вопли над толпами, собравшимися на площадях и улицах больших городов, но впервые в жизни он стал свидетелем того, что британский флаг захвачен во время битвы. Шарп знал, как будут торжествовать враги, когда новый воинский трофей окажется в армии маршала Виктора. Очень скоро Уэлсли придется вступить в бой – не против четырех эскадронов французской кавалерии, это будет настоящее сражение, в котором машина смерти, артиллерия, почти не оставляет шансов на спасение, и французы пойдут вперед, зная, что однажды им уже удалось унизить британцев.

Шарп почувствовал, как у него рождается идея, такая невероятная, что он даже фыркнул, и юный Пендлтон, дожидаясь момента вернуть лейтенанту ружье, улыбнулся своему офицеру.

– Нам удалось, сэр! Мы сумели это сделать!

– Что сделать? – Шарпу очень хотелось как следует обдумать свою мысль, но у него было слишком много других забот.

– Спасли знамя, сэр. Разве нет?

Шарп посмотрел в юное лицо. После многих лет воровской жизни на улицах Бристоля лицо мальчика было истощенным и печальным, но глаза сияли, в них читалась отчаянная мольба, и Шарп улыбнулся.

– Да, мы это сделали.

– Я знаю, мы потеряли другое, сэр, но ведь мы не виноваты, правда, сэр?

– Нет. Если бы не мы, они лишились бы обоих флагов. Мы все здорово сделали!

– А вы и сержант Харпер, сэр…– Мальчик сиял, он говорил быстро, словно ему не терпелось поделиться своим восторгом.– Они вас боялись, сэр!

Шарп взял ружье и рассмеялся.

– Ну, не знаю, как сержант Харпер, но лично я тоже был напуган.

– Это вы только так говорите, сэр! – воскликнул Пендлтон.