Ориан, или Пятый цвет
Шрифт:
— Я ничего не могу вам сказать о моем расследовании, — продолжила Ориан как можно более профессиональным тоном. — Это может быть опасным для вас, если кое-кто узнает, что вы, хотя и косвенно, причастны к следствию. Знайте только, что Эдди, то есть месье Ладзано, был неплохим человеком. У него были свои секреты, достоинства и недостатки, как и у каждого из нас. И я не стану очернять тот хороший образ, который он оставил вам.
Она замолчала и машинально пробежала глазами вокруг пруда до скамей и стульев, стоящих перед клумбами. Ничто не нарушало декорации. Никто не скрывал свое лицо за газетой; ничто не выдавало присутствие убийцы или человека, следящего за ними. Позднее она будет упрекать себя за то, что мало знает об искусстве слежки или маскировки. Она достала из сумочки солнцезащитные очки и водрузила их на свой нос.
— У меня есть к вам более
— Нет, теперь я вас узнала. Вы были без очков — я еще колебалась. Но теперь — это точно вы, я видела вас в «Эль», недавно, читала статью, писали, что вы стерва, а вы вполне симпатичная, для следователя.
Ориан сделала вид, что не слышала оговорки.
— Однажды, — начала она, — Эдди Ладзано говорил мне о своем корабле в Люксембурге. Вначале я приняла это за шутку, потом подумала, что в Люксембургском саду действительно есть кораблики.
Камилла была в нерешительности. Когда она в последний раз видела Ладзано, тот доверил ей свой великолепный миниатюрный парусник, попросив беречь его и никому не давать. Только она, она одна, могла запускать его в водоем, если возникнет желание, но бережно и без зрителей. Он заставил ее дать слово, что хранить парусник она будет в его специальном деревянном футляре подальше от игрушек, даваемых напрокат. И в самом деле, эта «белая птица» стала как бы амулетом Камиллы. Немного эгоистично она подумала, что, отдав следователю этот ценный и редкий предмет, похоже, вызывающий зависть, она навсегда расстанется с ним.
— Он… я хочу сказать, месье Ладзано… вы уверены, что он не в отъезде или…
— Он был убит на моих глазах, — поспешно ответила Ориан.
— О Боже… Извините, я должна была понять, простите… — повторяла Камилла.
— Ничего. Мне нужно осмотреть его кораблик. Я убеждена, что он у вас, здесь или дома. Я ошибаюсь?
— Нет. Он здесь. Проходите. Вот сюда, под стойкой… Внутри нам будет спокойнее.
Как в маленьких кукольных театрах, стенд для моделей был чудом изобретательности, В этом усовершенствованном сооружении с его убирающимися внутрь полками, ящичками и тайниками могли уместиться все игрушки. Одна часть предназначалась для разноцветных парусов, другая — для корпусов. Длинные самшитовые палочки для управления суденышками стояли справа в гнездах, подобно бильярдным киям. С потолка свисали тонкие тросики и небольшие запасные части: мачты, металлические кольца, что-то еще… Камилла включила бра — осветился темный угол. Ориан увидела белый корпус, на котором золотом блестели медные буковки названия судна: «Массилия». Длиной кораблик был около метра, но в руках почти ничего не весил: перышко, да и только.
— Месье Ладзано объяснил мне, что заказал уменьшенный оригинал, с точным соблюдением всех пропорций, разумеется.
Ориан не слушала. Она вновь погрузилась в задумчивость, которая овладела ею в первый раз, когда Эдди, спокойно сидя в ее кабинете, описывал ей это чудо. Все в нем было миниатюрным: салон, танцевальный зал, бюро, винтовая лестница, ванные комнаты с позолоченными кранами… Придерживаясь правил игры, он заставил изобразить и себя в костюме яхтсмена, в бело-голубой тенниске и с биноклем в руке; другая рука — в кармане брюк. Да и стоял он в такой расслабленной, характерной для него позе, что Ориан невольно подумала: кто же этот волшебник, воссоздавший его с такой точностью и правдоподобностью?
— Трогательно, не правда ли? — спросила Камилла.
Ориан лишь тихо кивнула. У нее подкашивались ноги, ей тоже нужно было присесть.
— Открою-ка дверь, предложила девушка. — Воздуха здесь маловато.
Придя в себя, Ориан осмотрела модель.
— Даже такие размеры впечатляют, — проговорила она.
— Он и вправду как настоящий! — подтвердила Камилла, удержавшись от вопроса, поднималась ли Ориан на его борт.
Ориан подняла модель, вглядываясь в днище, в борта корпуса. Деревянные пластинки были пригнаны идеально, вероятно, положены на клей. Не было видно ни одного шурупчика. Создавший это маленькое чудо наверняка был опытным краснодеревщиком и несравненным корабельным плотником. Сборка была удивительной. В другой ситуации Ориан не мелочилась бы. Она унесла бы яхту и безжалостно разобрала бы ее, как это делают таможенники с красивой вещью, подозревая, что в ней спрятаны наркотики.
— Могу я спросить, что именно вы ищете?
— Пока нет. — Ориан улыбалась, но в ее голосе чувствовалась твердость.
Камилла не стала настаивать. Она уже
— Но зато я попрошу вас помочь мне упаковать ее. Не хотелось бы, чтобы дети видели, как я ее уношу.
Ладзано все предусмотрел. Камилла достала футляр от его яхты. Она умело нагнула мачты, не повредив их, и суденышко приняло форму удлиненного снаряда. Потом ловко вынула форштевень и объяснила Ориан, как все вернуть в прежнее положение.
— Когда-нибудь вы все узнаете, — выходя, пообещала следователь.
Камилла печально смотрела ей вслед. Прибежали два мальчика и потребовали номера шестой и семнадцатый, последние оставшиеся. Камилла испытывала сильное чувство утраты и, сама не зная почему, подумала, что не хотела бы быть на месте Ориан Казанов.
56
Полицейский Ле Бальк жил в одной из гигантских башен на площади Италии; из окон начиная с двадцатого этажа открывалась величественная панорама Парижа. В солнечные дни он обычно отдыхал на террасах и плескался в бассейне на двадцать восьмом этаже. Ему предоставили два дня отдыха, и он использовал их, чтобы подзагореть до наступления лета. От нечего делать он смотрел по телевизору все фильмы подряд: от последних голливудских до широкомасштабных, международных зрелищных эпопей. Но сегодня во второй половине дня небо над Парижем вдруг затянулось тучами, и он решил, что фильмы не стоят того, чтобы ради их просмотра выходить из дома. Среди кучи видеокассет он нашел одну, про которую совсем забыл. Название было интригующим: «Сделай мне все». Действительно он вел себя как мальчишка оо время обыска на улице Помп, унеся эту добычу в кармане своего плаща. Да, стащил, как обыкновенный жулик. Это оказалось сильнее его: он ни на миг не задумался о последствиях своего поступка. Ни разу в жизни он не видел порнографических фильмов. Знал по слухам, что ничего в них нет особенного. Но почему бы и не посмотреть, что это такое. В Бретани — нравы строгие. Ле Бальк не видел девушки с выражением экстаза на лице. Конечно же, сексуальный опыту него был — с дальней родственницей, обосновавшейся в Париже. Но все происходило в темноте, и вспоминались лишь слова, шепот, стоны, вздохи и завершающий вскрик. Не запечатлелось ни одного образа… Он вставил кассету в видеомагнитофон. «Лучше поздно, чем никогда», — сказал он себе, растягиваясь на диване перед экраном. Каково же было его удивление, когда вместо титров на экране появилось искаженное лицо мужчины, одетого в серый пиджак и белую рубашку, с небрежно завязанным галстуком, небритого, изможденного, с растрепанными волосами и мрачным взглядом. Довольно необычное начало для «Сделай мне все». Изображение к тому же было отвратительным, часто прыгало или искажалось, звук становился то громче, то тише, варьируя от низких нот до самых пронзительных.
«Я, судья Александр Леклерк, занимающий этот пост в Габоне с осени 1988 года. Документы, прилагаемые к этой записи, сделанной в моем доме в Либревиле, уличают некоторых членов правительства Франции в причастности к различным махинациям с использованием служебного положения. Вся имеющаяся у меня документация зашифрована. Эта запись — ключ к шифру, который должен быть использован, если со мной что-нибудь случится».
Затем судья взял со стола пачку листов и пустился в детали, отмечая главные моменты. Лента была чрезвычайно длинной, на двести сорок минут, и Ле Бальк силился вникнуть в объяснения, пытаясь точно понять, о чем шла речь. Однако вынужден был признать очевидное: без документов этот комментарий был непроницаем. Говорилось там об «Агев», об Орсони, о каком-то «проклятом поэте», о нелегальных банковских операциях, о выплате компенсаций бизнесменам фирмами прикрытия — все они связаны с «Агев», — исчисляющихся значительными суммами. Часто встречалось выражение «бирманская хунта». Приводились примеры «треугольных» финансовых сделок, мастером на которые был тот же Орсони, душой и телом преданный тому, кого Леклерк называл просто «проклятый».
— Решительно мне достался крупный выигрыш, — вздохнул Ле Бальк. — Как же я буду выглядеть, когда передам это Ориан? Бледным, трясущимся, оправдывающимся тем, что это случайно затерялось в моем кармане?.. Да она рассмеется мне в лицо, это в лучшем случае. Скорее всего даст мне нагоняй и спросит, за каким чертом я унес домой важнейшую улику. Естественно, я скажу, что по недосмотру, да вряд ли она мне поверит. Я ее знаю, она примет меня за извращенца или сексуально озабоченного, которому нужны подобные мерзости, чтобы скрасить холостяцкую жизнь молодого самца…