Ориенталист
Шрифт:
Оккупация Константинополя военными силами Антанты была бы, скорее всего, забыта, как только британцы оставили город и начали поддерживать Ататюрка. Однако возмущение, которое вызвало в Турции поведение союзников во время оккупации, продолжало напоминать о себе, расходясь волнами, на протяжении всего XX века и в конце концов выкристаллизовалось в неприязнь мусульман по отношению к Западу. Намерения лорда Керзона вновь сделать Айя-Софию христианским храмом и ликвидировать халифат мгновенно привели к яростным протестам мусульман в различных странах. Именно тогда возникла порочная идея, что Запад суть некая дьявольская машина, главная цель которой состоит в том, чтобы уничтожить ислам. Горькая ирония заключалась в том, что, когда двумя годами позже Ататюрк (а вовсе не британцы!) ликвидировал халифат, одной из причин этого решения он назвал международное движение протеста мусульманских лидеров. С его точки зрения, эти протесты представляли собой грубое вмешательство во внутренние дела Турции.
После первого возвращения из Баку я еще не слишком много
65
«Брукс Бразерс» — старейшая (с 1818 года) американская сеть магазинов готовой мужской одежды.
66
Сулейман I Великолепный (1494–1566) считается величайшим султаном из династии Османов, при нем Османская империя достигла наивысшего расцвета.
Жена мистера Османа была родственницей свергнутого короля Афганистана, однако куда больше она гордилась родословной мужа.
— Подумаешь тоже — афганское королевство! — сказала она мне. — Не такое уж оно и древнее на самом-то деле. А вот мой муж, он законный наследник престола самой долговечной в истории человечества империи.
— Насчет империи ты права, — возразил мистер Осман с обезоруживающей улыбкой, — но законным наследника я не являюсь, ведь империи больше нет. Я лишь претендент на престол, но меня и это не слишком интересует.
Пока моя двухлетняя дочка дергала за волосы претендента на престол Османской империи, а Эйприл подавала бесконечные, вкуснейшие блюда турецкой кухни, мистер Осман читал мне лекцию по истории Османской империи. О султанах своей династии он знал все: речь шла и о размерах их гаремов, и о том, какой процент государственной казны тратили их жены на свои наряды, и об их отношении к европейским странам, и о том, как они вели дела с Западом. Он вспомнил своего троюродного деда, чьи жены вдруг все поголовно увлеклись европейскими модами, да так, что, отправившись в Париж, скупили все, что было в магазинах на Сен-Жермен-де-Пре, и чуть не опустошили султанскую казну. По его словам, в 1860 году в Стамбуле ни одна из обитательниц гарема не показалась бы на людях, не надев самых последних, самых изысканных парижских нарядов. Он особенно негодовал по поводу того, какой несправедливой оказалась история к его деду Абдул-Хамиду — ведь он был грозой всех этих либералов и армян, этот последний султан, который крепко держал в своих руках бразды правления.
— Понимаете, моего деда вознамерились свергнуть, например, за то, что он отказывался идти на союз с Германией, потому что понимал: это будет полная катастрофа! Мой дед был в прекрасных отношениях с кайзером. В Турции сохранилось письмо кайзера, где он называет моего деда братом и говорит: если начнется война, ты будешь со мной, на моей стороне. Но мой дед в самых вежливых выражениях отвечал, что этого не получится… Он понимал, что, если начнется война, немцы проиграют ее, а тогда и мы потерпим поражение.
По словам мистера Османа, все самые серьезные ошибки сделал преемник деда, «дядя Мехмед», который прислушивался к младотуркам, а потому увел империю из-под влияния Англин и Франции в сторону Германии. В те годы было несколько султанов, пояснил он, но ни один не добился хоть какого-то успеха. Это все его дядья, и последним был его кузен Абдул Меджид, который в 1922 году стал только халифом, но не султаном.
Но, хотя мистер Осман не склонен был признавать это, после губительных заигрываний младотурок с Германией последние османские правители рассеяли угар национализма и возродили многовековую традицию толерантности. Они были настроены космополитично и прогрессивно. Главой полиции в городе стал курд, быстро развивалась курдская пресса. Армян также оставили в покое. Юбки становились все короче, а чадру носили все реже. Тем не менее эти последние правители-султаны
К 1922 году Ататюрк прочно контролировал новую страну под названием Турция, правда, неясно было, какой официальный пост он занимает. Он перевел правительство в Анкару, небольшой городок в области Анатолия, чтобы изолировать турецкую политику от константинопольских интриг. Он разделил светскую и религиозную власть, то есть уничтожил совмещение этих функций, отделив титул султана от титула халифа, так что впервые в истории последний титул стал чисто религиозным, хотя Ататюрк все же не решился окончательно его упразднить. Уничтожение халифата одновременно с султанатом могло бы оказаться слишком сильным ударом для консервативных кругов Турции, особенно из числа духовного истеблишмента, а Ататюрк отнюдь не желал гражданской войны. Покончив с султанатом, он стал рассматривать кандидатуры самых умных и уважаемых людей на роль духовного главы мусульман — халифа. Его выбор пал на кузена мистера Османа, Абдул-Меджида, пожалуй, наиболее прогрессивного правителя, какого когда-либо знала Турция, ученого, художника, музыканта и поэта, начисто отвергавшего идею превосходства ислама над остальными религиями.
Однако уже 3 марта 1924 года Ататюрк неожиданно упразднил халифат. 23 марта вали (что-то вроде губернатора) Константинополя получил из Анкары инструкции, где значилось: «С халифом следует обращаться исключительно вежливо и почтительно, однако он должен покинуть территорию Турции до рассвета следующего дня». Всем мужчинам из семьи Османов давалось двадцать четыре часа на то, чтобы уехать из страны. Женщинам, детям и домочадцам предоставили три дня. Халифу вручили семь тысяч пятьсот долларов наличными, а каждому члену семьи Османов по пятьсот долларов. Они никогда прежде не пользовались деньгами, поскольку их слуги получали неограниченный доступ к государственной казне, как только у царственных особ возникали какие-либо пожелания. Многие из них даже не умели сами одеваться. В паспорта всех членов султанской семьи были поставлены особые штемпели, чтобы они никогда больше не могли вернуться в Турцию. Им было разрешено поселиться в любой из западных стран по их выбору, однако никто из Османов не имел права проживать в мусульманской стране, чтобы не иметь возможности снова претендовать на статус султана или халифа. Когда вали явился к Абдул-Меджиду, чтобы объявить ему это решение, он обнаружил халифа всех мусульман мира лежащим на своей кушетке-оттоманке и читающим Монтеня. Эту удивительную деталь мистер Осман не выдумал, в опубликованной стенограмме отчета вали говорится: «Его Величество были заняты чтением “Опытов” Монтеня, когда я вынужден был известить его, что вали и трое других представителей полиции настаивают на незамедлительном свидании с ним». Он также с большим сожалением сообщил халифу, что ему дано максимум четыре часа на то, чтобы одеться и подготовиться к отъезду в изгнание. В тогдашних репортажах описывалось, какая суета поднялась во дворце халифа. Женщины из гарема, большинству из которых было уже за семьдесят, метались туда-сюда, горестно стеная. Еще громче, заглушая их, стенали евнухи. Сотни слуг доставали из кладовых старинные ковровые саквояжи и роскошные позолоченные дорожные несессеры, наваливая туда все, что попадалось им на глаза: вазы, старинные кофейные чашки, лампы, незапамятных времен воинскую одежду, шелковые халаты, рукописи, оружие… Но упаковать вещи шестисотлетней династии — это не то что свернуть выставочный стенд. Как быть с подарками, которые подносили на протяжении нескольких веков членам царствующей семьи? Слуги не имели ни малейшего представления, что делать, а потому лишь бестолково швыряли вещи в саквояжи. В конце концов комиссар полиции и его сотрудники вмешались в происходящее и помогли им упаковать европейскую одежду и постельное белье в обычные чемоданы.
В четыре часа утра халиф с членами своей семьи покинул дворец своих предков. А по прошествии еще нескольких часов они пополнили число вельможных беженцев, заполонивших Европу. С этого момента его императорское величество, Свет Мира и прочая, и прочая стал всего лишь обычным, ничем не примечательным мистером Османом, подобно моему соседу за обеденным столом. Вскоре Абдул-Меджид, уже никому не известный, сидел в каком-нибудь парижском кафе, перечитывая любимого Монтеня и не думая больше о всевозможных напастях, ожидавших его бывших подданных.
— Какие чувства вы испытываете, — задал я моему собеседнику типичнейший вопрос американского корреспондента, — из-за того, что никогда не сможете быть ни султаном, ни халифом всех мусульман?
— Меня это, право же, мало касалось, — отвечал он. — Мне даже не пришлось отправляться в изгнание, потому что я уже был на тот момент за границей — учился в пансионе «Терезиана» в Вене. Разумеется, тогда во всем мире воцарилась смута: ведь и Австро-Венгерская монархия только что перестала существовать, и на меня это подействовало никак не меньше известия о крахе Османской империи… Но, по правде говоря, меня тогда куда больше интересовал футбол. Понимаете, я в тот год стал капитаном футбольной команды «Терезианы»…