Орифламма
Шрифт:
— Вы не сразу домой? — спросил меня комиссар (так я узнал, что он был еще и комиссаром полиции). — Выпьем по рюмочке?..
К нему, казалось, вернулось веселое расположение духа. Ко мне — нет.
— Рядом с остановкой, в двух шагах от кладбища, есть бистро, кроме того, там еще венки продают.
— Знаете, я не испытываю ни малейшего желания…
— Не расстраивайтесь. Если думать о всех несчастьях человечества, жить не захочется. Всегда где-то убивают детей, умирают с голоду старики, есть вдовы, сироты, умирающие…
— Да, господин комиссар, но увидеть все это вблизи, собственными глазами… я не могу оставаться безразличным.
— Вы слишком впечатлительны, — ответил мой спутник, крепко хлопнув
Мы вошли в бистро.
— Сейчас постараемся вас утешить!.. Два пива! — скомандовал он.
Мы уселись возле окна. Толстый бармен в жилетке, с закатанными рукавами рубашки, из-под которых были видны волосатые руки, подошел к нам.
— Для вас у меня есть настоящее пиво! Я полез в карман за деньгами.
— Оставьте, оставьте, — сказал комиссар, — я угощаю. Я все еще не мог прийти в себя.
— Если бы у вас был хотя бы его словесный портрет!
— У нас есть описание его внешности. По крайней мере, мы знаем, как он выглядит, когда нападает. Его портрет расклеен на всех стенах.
— Откуда у вас его портрет?
— Нашли у утопленников. Некоторые из его жертв, которых на несколько мгновений удалось вернуть к жизни, смогли даже, в предсмертной агонии, сообщить нам дополнительные сведения. Мы знаем, как он действует. В квартале это все, кстати, знают.
— Тогда почему они не проявляют осторожность? Надо лишь избегать его.
— Это не так просто. Говорю вам, каждый вечер два-три человека попадают в его ловушку. Но мы никак его не поймаем.
— Не понимаю.
Я с удивлением заметил, что все это, похоже, забавляет архитектора.
— Смотрите, — сказал он, — убийца встречает своих жертв там, на остановке трамвая. Когда пассажиры выходят, чтобы идти домой, он, прикинувшись нищим, подбегает к ним, хнычет, просит милостыню, пытается их разжалобить. Обычные дела: он только что вышел из больницы, работу ищет, но найти не может, ночевать негде. Это лишь начало. Он ищет добрую душу. Находит, затевает разговор — и уже не отстает. Предлагает купить всякую мелочь из своей корзинки: искусственные цветы, ножницы, непристойные миниатюры, — все что угодно. Обычно он получает отказ, добрая душа спешит, у нее нет времени. Торгуясь и споря, они в конце концов подходят к уже известному вам пруду. И тогда он наносит неотразимый удар: предлагает посмотреть фотографию полковника. Это действует безотказно. К тому времени уже темнеет, и жертва наклоняется над фотографией, чтобы разглядеть полковника получше. В этот момент ей и конец. Преступник пользуется тем, что жертва погружена в разглядывание снимка, толкает ее в пруд — и дело сделано. Ему остается лишь найти себе новую жертву.
— Непонятно. Все про него знают — и все равно попадаются.
— Что вы хотите — это же ловушка. И очень хитрая. Его никак не удается поймать.
Я машинально посмотрел на остановку. Как раз подъехал трамвай, пассажиры начали выходить, но никакого нищего я не заметил.
— Вы не увидите его, — сказал комиссар, угадав мои мысли. — Он не покажется, он знает, что мы рядом.
— Может быть, следовало бы установить здесь пост, пусть дежурит инспектор в штатском.
— Это невозможно. У наших инспекторов и так слишком много работы. К тому же им бы тоже захотелось посмотреть фотографию полковника. Мы попробовали — пять человек уже утонули. Ах! Если бы мы знали, где его найти!
Я покинул своего спутника, не забыв поблагодарить его за то, что он сопровождал меня по кварталу и так любезно рассказал мне об этих ужасных преступлениях. Увы, его захватывающие откровения не появятся ни в одной газете: я не репортер и никогда не выдавал себя за журналиста. Комиссар-архитектор добровольно поделился со мной сведениями, которые вызвали во мне глухое отчаяние. Домой я пришел с ощущением невыразимой тоски.
Дома, в атмосфере
— Еще бы! — ответил я.
Я, со своей стороны, не мог скрыть удивления тем, что он совсем не потрясен моим рассказом. Хотя, может быть, я несправедлив, может быть, все дело в его болезни, у него же туберкулез. Чужая душа — потемки.
— Пройдемся немного, — предложил он. — Я жду вас уже целый час. Здесь так холодно. На улице наверняка теплее.
Я был выбит из колеи, устал и предпочел бы лечь, но согласился выйти прогуляться.
Он встал, надел фетровую шляпу с черным крепом, плащ стального цвета, взял свой тяжелый, набитый портфель-и выронил его, не успев сделать и шагу. Из кармана портфеля выпали фотографии полковника в парадной форме — усатого полковника с приятным, даже несколько трогательным лицом. Мы положили портфель на стол, чтобы легче было все уложить, и нашли там еще сотни таких же фотографий.
— Что это значит? — спросил я. — Это же та самая фотография, знаменитая фотография полковника! Она у вас, а вы мне никогда не говорили!
— Я редко заглядываю в портфель, — ответил он.
— Но это же ваш портфель, вы с ним никогда не расстаетесь!
— Это не причина, чтобы все время в нем копаться.
— Тем более, давайте воспользуемся случаем и посмотрим, что там еще есть.
Он засунул руку, слишком белую, как у больного, с кривыми пальцами в другой карман огромного черного портфеля. И вытащил — как все это там могло поместиться? — немыслимое количество искусственных цветов, непристойных картинок, конфет, копилок, детских часов, булавок, пеналов, картонных коробочек, не знаю чего еще, целую кучу сигарет. «Сигареты — мои», — сказал он. На столе уже почти не оставалось свободного места.
— Но это же вещи того чудовища! — вскричал я. — И они у вас в портфеле!
— Я и не подозревал.
— Высыпайте все!
Он продолжал вываливать вещи на стол. Визитные карточки с именем и адресом преступника, его удостоверение с фотографией, затем, в маленькой коробке, — листочки бумаги с именами всех жертв, дневник с подробными признаниями, точным планом действий, изложение его кредо, доктрины.
— У вас здесь все необходимые улики! Мы можем добиться его ареста.
— Я не знал, — пробормотал он, — я не знал…
— Вы могли спасти столько жизней, — упрекнул его я.
— Я в смятении. Я не знал. Я никогда не знаю, что у меня есть, я не заглядываю в портфель.
— Это предосудительная небрежность, — сказал я.
— Прошу прощения. Я в отчаянии.
— Но, Эдуар, эти предметы не могли сами попасть в ваш портфель. Вы их нашли? Вам их дали?
Мне стало его жалко. Он весь покраснел от стыда.
— Ах да! — вскричал он через несколько секунд. — Вспомнил! Преступник давным-давно прислал мне свой дневник, свои записки, признания-с просьбой опубликовать их в каком-нибудь литературном журнале. Это было еще до всех этих убийств. Я совсем забыл. Думаю, он не собирался тогда совершать преступления, он, должно быть, лишь позже решил претворить в жизнь свои идеи. Я же принял их за чистый бред, за научную фантастику, не придал им ни малейшего значения. Я сожалею, что не подумал как следует, что не соотнес документы с реальными событиями.