Орифламма
Шрифт:
Жозетт: «Мельницы».
Папа: «Да, видно мельницу в Шапель-Антенез и Мари на скотном дворе…»
Жозетт: «Уток…»
Папа: «Реку…»
Жозетт: «Рыбка плавает в воде; нельзя есть рыбку».
Папа: «Нет, ты не ешь хорошую рыбку, только плохую. Плохая рыба ест хорошую рыбку. Поэтому тебе приходится есть плохую рыбу».
Жозетт: «Но не хороших рыбок».
Папа: «Нет, не хороших, только плохих. А вот видно дядю Робера и луга, и девочку дяди Робера».
Жозетт: «Она плохая девочка; она пачкает мое платье своими грязными ботинками».
Папа:
Жозетт: «Динг, донг, динг, донг…»
Папа: «А теперь видно кюре на самой вершине колокольни».
Жозетт: «Осторожно, он сейчас упадет…»
Папа: «Нет, он привязан веревкой. Он поднялся на колокольню, чтобы помахать нам платком. Мэр и жена мэра, и жена кюре тоже на колокольне».
Жозетт: «Неправда».
Папа: «Да, неправда, у кюре нет жены. И вот мы поднимаемся выше, и выше, и выше… теперь мы в облаках, а теперь над облаками, и небо все синее и синее, и вот только синее небо, а внизу земля как мяч, и вот мы уже на Луне. Мы гуляем по Луне. Мы голодные. Мы собираемся съесть кусок Луны».
Жозетт: «Я ем кусок Луны. Он вкусный, он очень вкусный».
И Жозетт дает папе кусок Луны. Они оба едят кусок Луны.
Папа: «Вкусно. Это дыня».
Жозетт: «Давай посыплем ее сахаром».
Папа: «Только тебе, мне не надо. У меня диабет. Не съешь всю Луну, надо оставить немного другим людям. Ничего — опять отрастет. Теперь мы опять садимся на аэроплан и поднимаемся еще выше. Выше и выше».
Жозетт: «Выше и выше».
Папа: «Мы добрались до Солнца. Сейчас прогуляемся по Солнцу. О, здесь жарко. На Солнце всегда лето».
Жозетт: «Да, жарко, очень жарко».
Папа: «Возьми платок и вытри лоб. Идем, мы полетим обратно на аэроплане. Боже мой, где аэроплан? Он расплавился… ничего, мы спустимся пешком. Надо спешить; мы далеко от дома. Нам надо попасть домой к обеду, иначе мама нам задаст. Здесь нам очень тепло на Солнце, но если мы опоздаем, то обед остынет».
Как раз в этот момент мама входит в комнату.
— Ну-ка, вылезай из постели и одевайся.
И еще мама говорит папе:
— Ты разрушаешь ее сознание своими глупыми историями.
Этим утром Жозеттин папа встал рано. Он хорошо выспался, потому что прошлым вечером не ходил в ресторан есть кислую капусту, а также не ходил ни в театр, ни на кукольное представление, ни на ярмарку есть луковый суп. Дома он тоже не ел кислой капусты. Доктор не велел ему. Папа был на диете. И из-за того, что вечером он был очень голодным, он очень рано пошел спать, ведь сказано, что сон — тот же ужин.
Жозетт постучала в дверь родительской комнаты. Мама ушла, ее не было в кровати. Может быть, она была под кроватью или в большом шкафу, но шкаф был заперт. Жозетт не видела маму. Жаклин сказала Жозетт, что мама ушла рано потому, что она тоже очень рано пошла спать: она не ходила в ресторан, а также на кукольное
Уборщица Жаклин сказала Жозетт, что ее мама только что вышла со своим розовым зонтиком, в своих розовых перчатках, в розовых туфельках и в розовой шляпке с цветами, со своей розовой сумочкой с зеркальцем внутри, в своем хорошеньком платье с цветами, в своем хорошеньком пальто с цветами, в своих хорошеньких чулках с цветами, с прекрасным букетом цветов в руке, потому что мама очень стильная и у нее прекрасные глаза, как два цветка. У нее ротик как цветок. У нее очень маленький розовый носик, как цветок. У нее волосы как цветы, и у нее цветы в волосах.
Потом Жозетт идет к своему папе в кабинет. Папа звонит по телефону. Он курит и говорит по телефону/в телефон. Он говорит:
— Алло, алло, это вы? Я же сказал, никогда мне больше не звонить. Вы мне мешаете, я не могу терять ни секунды.
Жозетт говорит папе:
— Ты говоришь по телефону?
Папа вешает трубку. Он говорит:
— Это не телефон.
Жозетт отвечает:
— Нет, это телефон. Мама мне говорила. И Жаклин мне говорила.
Папа отвечает:
— Мама и Жаклин ошибаются. Мама и Жаклин не знают, как это называется. Это называется «сыр».
— Это называется «сыр»? — говорит Жозетт. — Тогда люди могут подумать, что это сыр.
— Нет, — говорит папа. — Потому что сыр не называется «сыр», он называется «музыкальная шкатулка». А музыкальная шкатулка называется «ковер». Ковер называется «лампа». Пол называется «потолок», а потолок называется «пол». Стена называется «дверь».
И папа учит Жозетт правильным значениям слов. Стул — это окно. Окно — это ручка. Подушка — это хлеб. Хлеб — это коврик у кровати. Ноги — это уши. Руки — это ноги. Голова — это задница. А задница — это голова. Глаза — это пальцы. Пальцы — это глаза.
Тогда Жозетт начинает говорить в том духе, в котором научил ее папа. Она говорит:
— Когда я ем подушку, я смотрю сквозь стул. Я открываю стену и иду на ушах. У меня десять глаз, чтобы ходить, и два пальца, чтобы смотреть. Я сижу головой на потолке. Когда я съела музыкальную шкатулку, я положила джем на кроватный коврик и хорошо закусила. Сядь на окно, папа, и рисуй мне картинки.
Что-то смущает Жозетт.
— Как называются картинки?
Папа отвечает:
— Картинки? Как называются картинки? Не говори «картинки», надо говорить «картинки».
Жаклин входит. Жозетт бежит к ней и говорит ей:
— Знаешь что, Жаклин? Картинки — не картинки, они — картинки.
Жаклин говорит:
— А, еще одна глупая история твоего папы. Конечно, милочка, картинки не называются картинками; они называются картинками.
Тогда папа говорит Жаклин:
— Это именно то, что Жозетт сказала вам.
— Нет, — говорит Жаклин. — Она сказала совсем наоборот.
— Нет, — говорит папа Жаклин. — Это вы сказали наоборот.
— Нет, это вы.