Орлиное гнездо
Шрифт:
– Господарь крепко стережет свои земли, - заметил господину один из его спутников. – Мы едем почти как у себя дома, безопасно!
Раду потемнел лицом.
– Смотрите-ка лучше за лошадьми!
– ответил он, стиснув зубы, в свои большие черные усы.
Дальше поехали молча – присматриваясь, насколько позволяла темнота, и торопя усталых коней. Никому не хотелось ночевать в поле. Они были уже вовсе не у себя дома.
Но святые угодники, о милости которых молилась его любимая Иоана, не оставили путников: Раду разыскал
Хотя время настало такое, что домосед, сколь бы ни был хорошо укреплен, едва ли мог долго продержаться против врага. Мир менялся слишком быстро.
Раду остановился со всем отрядом немного поодаль от замка – и выслал вперед единственного гонца: он доверял своему старому товарищу… но не бывал здесь слишком давно.
Вскоре гонец воротился – вместе с двумя слугами от Василеску. Приветливо улыбаясь, вестники поклонились боярину и пригласили дорогого гостя проследовать в замок. Хмуро улыбаясь в ответ в черные с сединою усы и бороду, Раду поехал на приглашение; его люди в безмолвии повиновались воле господина.
Отворились со скрипом ворота – как дома; но только тут встретили отряд Раду Кришана малым числом, без шума и смеха: настороженно. “Как в копья встретили, - подумал боярин. – Что ж, разумно!”
Михай Василеску, конечно, вышел к гостю сам. Раду спешился, и товарищи торжественно заключили друг друга в объятия.
Михай тоже постарел, как и Раду, - и даже более; сгорбился, морщины на лице стали резче, и в голове его вдвое против прежнего прибавилось седины.
– С чем приехал, Раду? – с небольшой улыбкой, но со встревоженным взглядом спросил его Михай, провожая в дом.
Конечно: в такое время и место он мог приехать только с делом, и с немалым.
– По разным делам, брат, - ответил Раду. Он тяжело посмотрел на Михая – как-то он отзовется на такое прозвание – но Михай глядел все так же, с простой дружеской тревогой.
– По каким же, брат?
– Дозволь сперва тебя расспросить, - помедлив, ответил Раду, поднеся руку к бороде. Он так и не коснулся ее и опять опустил руку. – Каково вам живется теперь? Что слышно из Тырговиште?
Хозяин и гость уже сели в покойные деревянные кресла перед очагом – но, услышав такой вопрос, Василеску вспрянул и вздрогнул, точно ему за ворот залетела пчела.
– В Тырговиште страшно, - ответил боярин. – Да смилуется Бог над всеми его жителями! Я давно там не бывал – а ко мне заезжали те, кто бывал и слыхивал: такое говорили, что волосы дыбом вставали. Господарь наш, рассказывают, обычай завел – обедать среди кольев… в своих садах смерти, так их прозвали. Садится среди пронзенных преступников и ест, и ему не смердит, и крики услаждают слух лучше музыки!
– Да смилуется над нами Господь, - проговорил устрашенный Раду.
Оба побледнели, слова замерли
– А так ли тебе рассказывали? – спросил гость после молчания. – Сам знаешь, как люди лгут! Или им с чужих слов послышалось – а тебе за правду продали?
Василеску пожал плечами.
– Если мне не веришь – можешь сам поехать посмотреть, - проговорил он сумрачно, поблескивая темными глазами. – У меня охоты нет. Диаволово время, уж на что бывали тяжелые времена… а ныне хоть бы и вовсе не рождаться!
Товарищи опять замолчали.
– С чем же ты едешь, Раду? – спросил хозяин опять. Как будто после его рассказа намерения гостя могли совершенно перемениться.
– Дочка у меня, меньшая, - проговорил Раду, и лицо его впервые за всю беседу просветлело. – Голубица белая. Хочу приискать ей жениха.
– Добро, - сказал Василеску. – Жалко, что мои оба рыцаря женаты! Я помню твою Иоану – красавица, хоть и видел ее еще малюткой!
Час был слишком поздний, чтобы созывать семью, - и разговор не таков, чтобы его слушали посторонние, пусть даже и рыцари-сыновья.
– Тебе бы я не отказал, - улыбнувшись, ответил Раду. – Я тоже помню твоих орлов! Как они теперь, здоровы?
– Слава богу – у меня уже двое внучат, от Думитру и Константина по мальчику, - сказал гордый Василеску. – Теперь ждем еще третьего, от младшей невестки. А старший мой сын на турнире отличился, в Вышеграде*, - первый приз взял!
– Счастлив твой дом, - проговорил Раду.
Василеску взглянул на него исподлобья и ничего не ответил.
Он поднялся, чтобы подлить гостю вина в опустевший кубок. Потом сел и замолчал, опустив бородатую голову на грудь и теребя драгоценную, золотую с гранатами, цепь на шее. Раду цедил вино тоже молча - как будто тоже в тяжком раздумье.
Потом он спросил:
– Как же господарь? От тебя или орлов твоих службы не требовал?
– Нет, - ответил Василеску после молчания. – Господарь Влад словно бы и вовсе нас забыл: живем не то как подданные, не то как враги! Один Бог разберет, кто мы ему. Как и его дела разберет.
Оба боярина перекрестились.
– Ты теперь дальше поедешь? – спросил Василеску.
– Да, брат, дальше, - вздохнув, ответил Раду. – В самую пасть дракону. Может, еще приведет бог увидеть твои предивные сады.
Василеску поджал губы, почуяв насмешку.
– Ну, добро, - отозвался он. – Не поближе ли к трону хочешь жениха приискать? Не жалко любимой дочки?
Раду не ответил.
Допив вино и утерев усы и губы, он сказал:
– Ты дай мне ночлег на эту ночь, Михай, а утром я дальше поеду. Теперь очень устал. Кости у меня болят…
Василеску укрепился.
– Где наша молодость, - вздохнул он, поднимаясь с кресла и подавая руку гостю: тот неподдельно устал и поморщился, вставая с его помощью. – Добро, Раду! Переночуешь у меня – а утром, благословясь, распрощаемся…