Орлий клёкот. Книга первая

Ананьев Геннадий Андреевич

«— У атбашей Васильев сумел объяснить старейшинам каракиргизских племен, которые встретили его у переправы враждебно, пользу своей экспедиции. Миром все обошлось. Посмотрю я, как вы сможете договориться с Келеке».

«— Если с таким настроением командир, как поведут себя красноармейцы? — недоуменно спросил профессор. — Я не желал бы вручать свою судьбу…»

«— Бандитская рука коснется вас лишь тогда, — резко прервал Михаил Богусловский, — когда не останется в живых ни одного пограничника. Но до этого, будем надеяться, дело не дойдет».

«— На том и порешим, — как бы подвел итог спору профессор,

И добавил, пристально глядя в глаза Богусловскому: — А мысли ваши, молодой человек, не в духе времени. Я бы охарактеризовал их неполезными».

Никто не возразил профессору. Хозяин стола предложил тост за успех предприятия, на какое-то время стол оживился, но все равно обед вскоре закончился. По пути в штаб отряда Оккер упрекнул Богусловского:

«— Не ко времени спор затеял. Председатель исполкома обиделся, что прием не получился задушевным. Нам это тоже учитывать следует».

Сцены минувшего со всей ясностью восстанавливались в памяти Богусловского, но в то же время он замечал все, что происходило вокруг него сейчас, и соотносил свои оценки с оценками собравшихся на площади людей. Они же аплодировали ораторам радостно, вдохновенно. Скажи им сейчас: «Вперед! Рыть арыки! Сооружать каналы!» — они не остановятся ни перед чем — такое впечатление было у Богусловского.

«Неужели я все же не прав?»

И тут он услышал реплику Сакена на ораторское обещание: «Недалек тот день, когда живительная влага побежит по рукотворным рекам, и припадет к ним иссохшими губами пустыня, оплодотворится в них».

— Кто кетмень в руки возьмет? В аулах юрты без джигитов.

Вот тебе и овации.

Митинг шел своим чередом, мысли Михаила Богусловского — своим. Теперь, когда уверился он в своей правоте, мысли его перекинулись на предстоящую долгую разлуку с Анной, вот уже вторую после женитьбы. Но если, оставляя ее в Москве, он больше беспокоился о ней, теперь же, наоборот, считал, что судьба уготовила ему жесткий экзамен на жизнь. Речи последних ораторов, резолюция митинга — все это лишь фиксировал в своем сознании Богусловский машинально, сам же, взвешивая каждую фразу, каждое слово, готовился к прощальному разговору с Анной. Он не хотел, чтобы жена почувствовала его сомнения и его опасения. Станет тогда тревожиться, а она недавно объявила, что будет у них ребенок. Волнения, стало быть, ей совершенно вредны.

Увы, все слова, которые приготовил Михаил, оказались вовсе ненужными. После митинга он, приказав полуэскадрону еще раз осмотреть снаряжение и вьюки, а утром в назначенное время выстроиться на манеже, пошел сразу домой. Анна встретила его с необычной грустью в глазах, и грусть их обоих как бы слилась воедино, но странное дело, оба почувствовали себя более покойно. Любая фальшь вмиг бы разрушила их, пожалуй, первое со времени женитьбы единение душ.

— Боюсь я за тебя, Миша.

— Я тоже боюсь. Всему миру растрезвонили маршрут.

— Значит, вы до Хан-Тенгри, оттуда к Чилико-Кебикскому горному узлу? Так?

— Да. Они хотят изучить Заилийский Алатау и Кунгей-Алатау. Месяца два, а то и три. И никакой связи. Посыльного не пошлешь. Берем только голубей.

— Хан-Тенгри зовут Кровавой горой. Страшно, — тоскливо сказала Анна, а помолчав, справившись с собой, продолжала со спокойной грустью: — Что ж, как распорядится

судьба. Я буду ждать. — И поправилась: — Мы будем ждать.

Михаил прижал ее к себе и, повынимав шпильки, рассыпал прическу, затем долго процеживал сквозь пальцы ее шелковисто-мягкие волосы, а она с трудом сдерживала рыдания, время от времени лишь судорожно вздыхала.

Летняя ночь, что обрубок. Вот уже и в путь пора. Народу, несмотря на раннее время, собралось проводить экспедицию много. Пришли все находившиеся в гарнизоне командиры. С женами все. Красноармейцы высыпали из казарм и сгрудились в манеже. Сколько советов, сколько пожеланий…

Анна шепнула одними губами: «Храни тебя бог», чтобы даже не услышала Лариса Карловна, которая уже поцеловала Михаила и теперь отступила, давая возможность проститься супругам.

— Полно, Анна, — ласково упрекнул Богусловский жену. — Береги себя. Береги сына.

— А если дочь?

— Тем более береги.

Он поцеловал Анну, и ее тут же под руку взяла Лариса Карловна, как беспомощную старушку, а Богусловский крикнул зычно:

— Слушай мою команду! По коням! — Подождав, пока все провожающие отошли к краю манежа, а ему подвел коновод коня, рубанул рукой. — Сади-и-ись! Справа по звеньям за мной, марш!

Вроде бы полуэскадрон всего, а с вьючными лошадьми строй вытянулся впечатляюще.

Таким ли он возвратится? Неспокойно в горах. Тревожно на границе. И не связано ли все это именно с экспедицией? Не поставлена ли задача перед Келеке уничтожить ученых? А по их программе в каждом крупном населенном пункте должны состояться митинги. Богусловскому же казалось наиболее разумным начать экспедицию с конца маршрута, поднявшись на Заилийское Алатау по пойме речки Иссык, а вернуться через Нарынкол, Текас, Подгорное, Чунжу и Коктал. Тогда и провести задуманные митинги. Такое изменение обезопасит экспедицию, как считал Богусловский, ибо она исчезнет из поля зрения тех, кто, возможно, за ней следит, а научным изысканиям нисколько не повредит.

Предложение свое Богусловский высказал профессору, но тот решительно возразил:

— Мы настроились на изучение ледников именно в той последовательности, как и намечен маршрут. Вы можете аргументировать свои сомнения? Научно?

— Нет, научно не могу, ибо граница каждый день преподносит совершенно новый эксперимент. Повторы бывают весьма редки, а, насколько я могу судить компетентно, любой научный вывод — это результат серии совершенно идентичных экспериментов. Мы, пограничники, больше рассчитываем на интуицию, приобретенную многолетним опытом службы. Мы просто обязаны уметь обобщать частные факты, самые невзрачные. Так вот, интуиция, родившаяся из анализа таких фактов, подсказывает мне, что возможны серьезные осложнения, если мы не изменим маршрут.

— Это напоминает мне гадание на кофейной гуще. Вы видели, как вдохновенно горели глаза всех, кто слушал наши выступления? Возможно ли с их стороны предательство? Нет! Тысячу раз нет! А каждый новый митинг — это новые сотни энтузиастов орошения бесплодной степи, а стало быть, наших сподвижников, наших защитников.

— В сыртах их не будет. И потом, обещанием скорой воды воду не заменишь. А разочарование, как вам ведомо, приводит к депрессии, к неверию. Слово станет для них пустым звуком.