Орловы. На службе Отечеству
Шрифт:
25 ноября 1768 года русского посла Алексея Михайловича Обрескова с одиннадцатью работниками посольства позвали к великому визирю, и им был объявлен ультиматум: Россия должна дать слово не вмешиваться в польские дела, то есть в борьбу за уравнение прав православных и католиков. Обресков отказался наотрез – и вместе со всеми другими русскими дипломатами был немедленно арестован и заключён в Едикуле (Семибашенный замок). Такая акция делала невозможным мирный исход.
Через несколько недель после объявления Оттоманской Портой войны России Екатерины II созвала Совет при Высочайшем дворе. Совет был создан как чрезвычайный орган для обсуждения вопросов, связанных с ведением войны с Османской империей, и с января 1769-го собирался регулярно, не реже раза в неделю, а то и дважды – по понедельникам и четвергам. Председательствовала на заседаниях императрица лично или письменно назначала темы для обсуждения. Если Екатерина в Совете отсутствовала, ей непременно
В первый состав Совета императрицей были введены: фельдмаршал граф Кирилл Григорьевич Разумовский, граф Никита Иванович Панин, князь Александр Михайлович Голицын, князь Михаил Никитич Волконский, граф Захар Григорьевич Чернышёв, граф Пётр Иванович Панин, граф Григорий Григорьевич Орлов, князь Александр Алексеевич Вяземский и вице-канцлер князь Александр Михайлович Голицын. Собираться соратникам Екатерины было велено в 10-м часу утра.
Промозглым петербургским утром 12 ноября 1768 года Совет рассматривал «особое мнение», поданное Григорием Орловым. Смысл его был таков: а почему бы не отрядить в Средиземноморье флот, который мог бы давить на Турцию с моря? Будущий герой Чесмы, капитан-командор Самуил Грейг вспоминал: «Ея Императорское Величество была извещена, что Греки, стеная под игом Турецким, ищут освободиться». Действительно: если греки с полуострова Морея, как тогда русские именовали Пелопоннес, поднимут восстание, это сильно отвлечёт и флот Порты, являвшийся в тот момент сильнейшим в Европе, и её сухопутные войска, и «диверсия» облегчит операции русских войск в Молдавии и Валахии.
Ставка на восстание единоверцев повторяла, в сущности, политический ход Петра Великого, который рассчитывал на помощь сербов в борьбе с Турцией. Обращение русского монарха к славянам, оказавшимся под турецким игом, действительно подняло их против Порты. Однако восстание в Сербии и Черногории не помогло России одолеть Турцию: война 1710–1713 годов закончилась поражением первой.
Составил Григорий своё «особое мнение» вместе с родным братом Алексеем, который в это время официально лечился в Италии. Считалось, что Алексей в Европе поправляет здоровье. Трудно судить – на самом деле или притворно. Больше похоже, что в Италии он исполнял секретную миссию государственного значения. И это была заранее хорошо спланированная операция. Ещё в конце 1768 года Алексей и Федор Орловы прибыли в Италию и обосновались в Венеции, у которой были тесные контакты с Балканами. В Италии Алексей Орлов пребывал не как граф Орлов, а как некий россиянин Островов. И умело конспирировался, опасаясь агентов недружественных стран, которых вокруг него хватало. Орлов и его адресаты были немногословны в своей переписке, и всё равно письма из Европы шли даже не от имени господина Островова, а якобы от простых матросов: на вскрытие почты нижних чинов никто не стал бы тратить время и силы. Для самых же деликатных тем Алексей придумал специальный шифр.
Согласно рассказу секретаря французского посольства Рюльера, в Италии братья Орловы ежедневно посещали православные храмы, а на выходе из церквей всегда бывали окружены толпой народа, которому щедро раздавали деньги. Если отбросить авторскую риторику, то становится очевидно, что они прощупывали настроения православного населения для вербовки потенциальных сторонников. По словам Ю. В. Долгорукова, «граф Алексей Григорьевич Орлов, разговаривая со славянами, венецианскими подданными и нашими единоверцами, уверился, что они недовольны своим правлением; также их соседы черногорцы, турецкие подданные. И все греки в Архипелаге преданы делу российскому». Оценив все это, он отправил донесение в Петербург, «дабы на сии народы и обстоятельства делать свое внимание, и он предоставляет свои услуги, если прислан будет флот и войско».
Брату Григорию Алексей сообщал: «Если уж ехать, то ехать до Константинополя и освободить всех православных и благочестивых от ига тяжкого. И скажу так, как в грамоте государь Пётр I сказал: а их неверных магометан согнать в степи песчаные на прежние их жилища». Григорий для Екатерины и Совета сформулировал задачу так: «послать, в виде вояжа, в Средиземное море несколько судов и оттуда сделать диверсию неприятелю». Саксонский посланник Сакен уверял, что большинство Совета относилось к проекту экспедиции скептически. Но Екатерина настояла на том, что осуществить проект надо.
Ей уже надоело безуспешно тратить деньги из казны на подкуп турецких чиновников, которые умудрялись брать деньги одновременно у разных европейских государств. Когда Порта под нажимом Франции фактически объявила России войну, Екатерина была крайне разочарована и раздосадована: «Туркам с французами, – писала она ещё до заседания Совета, – заблагорассудилось разбудить
Решительный настрой императрицы, готовой к первой в её правление войне, – аргумент сильный. Тем не менее идея Орловых была достаточно дерзкой – оттого уже, что действовать предлагалось там, где турки чувствовали себя полновластными хозяевами уже три века. За это время на Морее успела не только сложиться, но и закостенеть созданная турками управленческая структура, и у неё, казалось бы, «всё было под контролем». И не случайно риск принимает на себя Григорий Орлов – среди членов Совета именно он пользуется особым доверием императрицы (почему – ещё поговорим об этом). Но и брат Алексей наверняка был нужен ему при разработке смелого плана. Собственно, оба они начинали воинскую службу на суше (Григорий – солдатом Семёновского полка, Алексей – Преображенского), а здесь речь шла об экспедиции морской. Требовался особый заряд безрассудности, фаталистической веры в удачу и полного бесстрашия перед любыми трудностями. Именно такими свойствами славился между Орловыми Алексей. Именно его императрица и назначает командующим экспедицией в чине генерал-аншефа: «с полной и неограниченной властью, как найдёт за лучшее и как потребуют обстоятельства». Она – её собственными словами – «совершенно надёжна» в его «горячем искании быть Отечеству полезным сыном».
Много позже отечественный публицист назовёт русский XVIII век «веком кондотьеров», имея в виду не столько первоначальное значение слова, которым когда-то нарекли людей, собиравших отряды наёмных воинов, сколько особенности характеров этих персонажей.
Допустим, внешне оба Орловых подходили под соответствующую характеристику. Оба – могучие атлеты вроде былинного Василия Буслаевича, огромного роста, бретёры, имевшие склонность к кутежам… Но Алексей! В нём чувствовалось больше силы мрачной, чем весёлой. Так было всегда – и даже до того, как в одном из поединков Алексей получит страшный удар саблей, безобразный рубец от которого пересечёт его лицо. Сама императрица скорее боялась его, чем любила. Это было заметно даже посторонним – например, французскому послу при русском дворе Сабатье де Кабру, который доносил о своих наблюдениях и выводах королю Людовику XV. Знавшая Алексея лучше, чем француз, и ненавидевшая графа от всей души княгиня Дашкова в разговоре с гостившим у Екатерины энциклопедистом Дидро даже назвала Алексея Орлова «одним из величайших злодеев на земле». За «злодейство натуры» все, видимо, принимали особую степень его решимости.
Алексей Орлов ещё раньше успел показать себя человеком, абсолютно ни перед чем не останавливающимся. О нём отзывались так: «В самых трудных случаях не он искал, а его искали, не он просил, а его просили». Кого же ещё искать и просить, как не того, для кого ни моральные, ни физические, ни политические препятствия не существовали, и он, как напишет академик Е. В. Тарле [2] , даже не мог взять в толк, почему они существуют для других. Впрочем, знали об этом не только его братья – знала и императрица (откуда знала – опять-таки вспомним позже).
2
Тарле Евгений Викторович (1874–1955) – русский и советский историк, академик Академии наук СССР.
И пока Совет судит да рядит, может ли увенчаться успехом предлагаемая диверсия, и что для её осуществления может понадобиться, воспользуемся этой паузой и перенесёмся-ка ещё на несколько десятков лет назад по ветру истории, чтобы понять, откуда такие «кондотьеры» брались.
А происходят Орловы из той же самой Бежецкой пятины бывшей Новгородской земли, где жил, построил белокаменную церковь в лесу и лёг возле неё в землю моряк Василий Шенин, мичманом участвовавший в морском походе в воды Оттоманской Порты и в сражениях той кампании.
В переписи 1710 года в Городецком стане Бежецкого уезда Тверской губернии (это и есть Бежецкая пятина) упоминается «за маэором Григорьем Ивановым сыном Орловым сельцо Люткино; в нём двор помещиков, а в том дворе вышеписанного помещика мать вдова Марья Максимова дочь Ивановская, жена Орлова, 65 лет, у неё дети сын Игнатей 35 лет, Григорей 25 лет, Никита 20 лет, Михайло 19 лет на службе в драгунских полках…»
«Маэор Григорий» был военным и государственным деятелем, на военную службу поступил, как заведено было Петром Великим, рано, участвовал в турецком и шведском походах Петра, во многих сражениях отличился, что сделало его лично известным Петру I, подарившему Григорию Ивановичу свой портрет для ношения на золотой цепи, и в пятьдесят три года был от ратных трудов уволен с возведением в генерал-майоры. Службы же гражданской не оставил, вышел в действительные статские советники, был назначен новгородским губернатором. Сыновей он имел шестерых, что по тем временам не редкость, и из них все, кроме умершего во младенчестве, оставили свой след в русской истории.