Орлы императрицы
Шрифт:
Специалисты Государственного Эрмитажа полагают, что портретную подборку подаренных картин составлял сам Г. Орлов. Картины были размещены в штегельмановском доме, затем в Мраморном дворце, а после смерти хозяина распределены по дворцам Павловска, Стрельны, Отрады (село Семеновское Хатунской волости) Владимира Орлова и Эрмитажа. Взамен Екатерина просила Григория в течение одного года не показываться при дворе.
В устах императрицы прозвучало столь малое и столь роковое: «Все прошедшее я предаю совершенному забвению». Но внешне ничего особенного между ними и в этот раз не произошло, после непродолжительного перерыва их отношения на публике оставались прежними, насколько это было возможно. Более того, по наблюдениям иностранцев Григорий в 1775–1776 гг. продолжал оказывать влияние на решения Екатерины.
Волнения, граничащие с беспокойством, нахлынули на весь придворный мир. Появление нового фаворита взволновало
А Григорий, проведя некоторое время в Царском Селе «на карантине», удалился в Гатчину, где заболел. Императрица присылала ему медика, здесь он получал содержание от двора, дворцовую прислугу, весьма довольную сим назначением. От присланных денег он отказывался «дабы не обременить государство». Вскоре обладатель «львиной отваги при кротости овечьей» и вовсе успокаивается.
Придворные интриганы пытаются добиться от Григория добровольного отказа от всех государственных должностей, на что он неизменно отвечал, что эти вопросы пусть решит сама государыня. В остальном он на все соглашается, поставив лишь одно дополнительное условие — позволение открыто именоваться князем Священной Римской империи. Только 4 октября 1772 г. ему разрешено было называться светлейшим князем.
Судя по всему, отставка Григория от двора на год не состоялась. 1 декабря 1772 г. французский посланник в Петербурге Дюран рассказывал герцогу Дегильону, что, по его сведениям, исходящим от одного из русских придворных, императрица совершенно не занимается государственными делами, будучи поглощенной делами Орловых. Еще и через два месяца, то есть к февралю 1773 г., по его словам, «эта женщина ничего не делает… пока будет поддерживать партию Орловых и заниматься ими — нам ничего не остается делать». Стало быть, Васильчиков служил государыне исключительно в качестве живой игрушки, что ее не устраивало, она нуждалась в мужском плече, о которое можно было бы опереться в делах. Весной следующего года ей выпало счастье: с Григорием Потемкиным она пережила бурный, но скоротечный любовный роман, зато на долгие годы обрела в его лице государственного мужа, советника во всех ее делах. После отставки Потемкина от покоев государыни в них последовательно поселялись лица, составившие в итоге целую галерею портретов.
О справедливости слов Дюрана свидетельствуют следующие факты.
В конце 1773 — начале 1774 г. Алексей, уже хозяином, в предвкушении скорого окончания войны, ездил осмотреть обретенное совместно с братьями село Хатунь и ее окрестности, находящиеся в 80 верстах к югу от Москвы. Владимир уже собирается здесь «вить гнездо». А Григорий 23 декабря появляется в Петербурге, не воспользовавшись ни придворным экипажем, ни положенным ему по должности караулом, никакими другими дворцовыми услугами. Он останавливается у брата Ивана, так как его штегельмановский дом в это время перестраивался, а уже на следующий день встречается, как ни в чем не бывало, с государыней, разговаривает «о картинах» и прочих отвлеченных вещах. Внешне все выглядит как прежде, Григорий весел, шутит даже с Васильчиковым, разъезжает по знакомым. В театре на глазах императрицы он ухаживает за хорошенькими женщинами, всем своим видом показывая присутствующим, что он не изгнан, а может по-прежнему делать все, что хочет. Может, но… сам того не хочет. Уже через пару дней следившие за ним повсюду любопытные глаза отметили, что Г. Орлов избегает двора, стала проявляться никогда не покидавшая его склонность к простой, свободной от церемониалов жизни. А появлялся он на придворном небосклоне, скорее всего, за тем, чтобы заставить утихнуть языки, злорадно обсуждавшие его отставку.
В апреле князь отправился в Гатчину, где по просьбе императрицы должен был встретить ландграфиню Дармштадскую, одна из дочерей которой предназначалась в невесты Павлу Петровичу. Вслед за ним в Царское Село направляется и Екатерина со своей интимной подругой П. А. Брюс (родной сестрой фельдмаршала П. А. Румянцева), по дороге они навещают «Гатчинского помещика», обедают у него, а затем все вместе едут в Царское Село. А на свадьбе Павла Петровича с принцессой Вильгельминой, состоявшейся осенью 1776 г. Григорий Орлов и И. Бецкий держали венцы над головами молодых! Наблюдавший эту процедуру Корберон записал: «Оба супруга приблизились к аналою, возле которого совершалось богослужение. Князь Орлов держал венец над великим князем, а Бецкой над великой княжною. В таком положении молодые трижды обошли вокруг аналоя в сопровождении Орлова и Бецкого, которых эта процедура должна
В конце ноября, когда двор вернулся в Петербург из Царского Села на бракосочетание Павла и принцессы Дармштадской, получившей при обряде крещения имя Натальи Алексеевны, князь Григорий также участвовал в маскараде, на котором мужчины наряжались женщинами, а женщины — мужчинами; государыня угадывала под масками кто есть кто.
Лишь к концу зимы следующего года обнаружились первые признаки восхождения нового фаворита. О скрытности интимных отношений Екатерины с прибывшим в Петербург Г. А. Потемкиным свидетельствуют ее письма. 27 февраля 1774 г. она просит его соблюдать осторожность: «Голубчик, буде мясо кушать изволишь, то знай, что теперь все готово в бане. А к себе кушанье оттудова отнюдь не таскай, а то весь свет сведает, что в бане кушанья готовят» [20, 11]. 1 марта государыня рассказывает Потемкину о следующем эпизоде: «Часто забываю тебе сказать, что надобно и чего старалась говорить, ибо как увижу, ты весь смысл занимаешь, и для того пишу. Ал[ексей] Гр[игорьевич] у меня спрашивал сегодня, смеючись, сие: „Да или нет“. На что я ответствовала: „Об чем?“ На что он сказал: „По материи любви?“ Мой ответ был: „Я солгать не умею“. Он паки вопрошал: „Да или нет?“. Я сказала „Да“. Чего выслушав, расхохотался и молвил: „А видитеся в мыленке?“ Я спросила: „Почему он сие думает?“
Потому, дескать, что дни с четыре в окошке огонь виден был попозже обыкновенного. Потом прибавил: „Видно было и вчерась, что условленность отнюдь не казать в людях согласия меж вами, и сие весьма хорошо“» [20, 13].
Из камер-фурьерского журнала (далее — КФЖ) следует, что Потемкин был представлен Екатерине 4 февраля 1774 г., а затем 9-го. Алексей Орлов в это время находился в Москве. Но его разведка работала не только у берегов Италии. Извещенный о новом фаворите, Алексей поспешил в Северную столицу, его прибытие и присутствие на обеде в Зимнем дворце отмечено в КФЖ 27 февраля. 1 марта Алексей вместе с Григорием приглашен к царскому столу снова. В этот день состоялся его разговор с Екатериной о тайной связи с Потемкиным, резко изменившей ситуацию при дворе. После 1 марта в КФЖ отмечено почти ежедневное присутствие при императрице Г. Потемкина и эпизодические приглашения в Зимний дворец братьев Орловых. Несмотря на эти кратковременные внутренние противоречия, Орловы вплоть до конца 1776 г. стояли при дворе на высшей ступени. Об этом говорят наблюдения иностранцев, улавливавших в дворцовом водовороте любые перемены.
В целом фаворитизм, носивший при императрицах Анне и Елизавете на политической сцене двора декоративный, фоновый характер, во времена Екатерины обрел форму нештатного, уродливого органа государственного управления, поскольку в большинстве своем фавориты были весьма далеки от профессионализма в решении вопросов государственного масштаба. К тому же орган этот дорого обходился государственной казне.
Григорий по-прежнему ездит на дежурства в Царское Село из Гатчины. Наведывается туда и Владимир на пару с вернувшимся из Италии Федором. Владимир скучает по Ивану: «Папинька Сударушко здравствуй… Слышали, что ты выехал во вторник в Москву… Григорий вчерась с дежурства сменился… Ты в моем доме большую пустоту сделал своим отсутствием… Федя же, повеса, ни за что не принимается, только что летает» [44/1]. Федор, соскучившийся на войне по столичным развлечениям и любовным приключениям, чувствовал себя самым беззаботным из всех братьев. Весельчак и балагур, всеобщий любимец, он вообще придерживался принципа «лови минуту», а по поводу ветрености в своих любовных делах говаривал: «Человек, верный одной красавице, жесток для всех прочих». Но были у него и довольно стойкие увлечения. Владимир в ноябре 1773 г. пишет Ивану: «Федор влюблен очень и всякий день от пяти часов до перваго не бывает дома; да часа два еще к тому употребляет на переписки, только что глаза продерет, то письмо в руки, и только что встанет, то за перо отвечать. Скоро его предмет на несколько месяцев удалится и так он придет в порядок».
Последние годы при дворе
Успехи Е. Пугачева вынудили Г. Орлова снова взяться за государственные дела с новой энергией. Генерал-фельдцейхмейстер занимается вопросами оснащения войск орудиями, снарядами, пополнения подготовленными артиллеристами. На заседании Совета при обсуждении вопроса об учреждении в населенных пунктах застав для задержания всех подозрительных лиц, Григорий, используя опыт, приобретенный во время чумной эпидемии, указал на невозможность выполнения этого предприятия из-за недостаточности средств, заметив при этом, что «всякое узаконение тщетно, когда исполнительною властью не будет поддержано». Кто-то нашептал государыне, что пугачевцы побывали в принадлежавшем Орловым Усолье на Волге, этим сообщением она встревожила Владимира.