Оружие для убийцы
Шрифт:
— Не беспокойся, я уже все придумала, — улыбнулась Лариса. — Вечером переговорю с Некрашевичем, он откроет счет на имя твоего бывшего тестя. Ну как будто тот перед смертью положил у него в банке деньги и завещал их дочери и внучке.
— Наташе? Мне это не нравится.
— Еще бы! Но если ты хочешь помочь Ольге и Мишке… Не жадничай, Андрей, и не злобствуй, жизнь с твоей бывшей женой разочлась сполна. Старик не мог завещать свои деньги одной, обделив другую, это неправдоподобно. Кончится тем, что обе от них откажутся, гордости им не занимать. Да и вообще… Неужели ты думаешь, что Ольга сможет отделиться от матери? Она ведь даже ради того, чтобы сохранить семью, ее не бросила.
— Ты права, — задумчиво произнес Пашкевич. — Ну что ж, поговори с Павлушей, он знает, как это сделать,
— А мне, думаешь, сладко? — Лариса прикусила губу и отвернулась. — Я ведь все знаю, милый. И о Жене, и о ее беременности, и о том, что ты обещал на ней жениться. Сейчас не время об этом… Главное, чтобы ты хорошо перенес операцию. Поправишься, сядем друг против друга, как раньше, и все спокойно обсудим. Мы ведь не самые глупые люди на свете, правда? До чего–то договоримся. Знай только одно — мне не хотелось бы тебя терять. Несмотря ни на что. А там… как получится.
Пашкевич съежился. Ее голос, в котором не было ни раздражения, ни обиды, кнутом хлестал его по взвинченным нервам. Она права: сейчас не время об этом.
Едва за Ларисой закрылась дверь, пришла медсестра с капельницей. Пашкевич лежал на кровати и смотрел, как из бутылки, закрепленной на высоком штативе, равномерно падают и падают капли, догоняя друг друга и разбиваясь о пластмассовый стерженек, чтобы через длинную трубку попасть к нему в вену, смешаться с больной кровью, помочь ей бороться с хворью. Легко и спокойно было у него на душе. Лариса все знает… Что ж, это даже хорошо. В душе он все–таки боялся скандала, истерики, слез и упреков, а она оказалась выше этого. Потому что знает свою силу? Наверное. Во всяком случае смешно сравнивать ее с Женей. Она вернула ему Олю и внука — какая еще женщина на такое способна? Только Лариса! Это безумие — развестись с нею ради какой–то потаскушки. Сын — да… Но он ведь уже думал об этом. Они с Ларисой вырастят его, Лариса станет ему настоящей матерью. И все наладится: семья, работа… Именно так, сначала семья, а уже потом работа. Книги «Афродиты» снова войдут в списки бестселлеров, но это будут другие книги. И никакого завещания он сочинять не будет! Ведь это словно признать, что обречен, подписать себе смертный приговор, а он с этим никогда не согласится. Он поправится, обязательно поправится! Смешно умирать, когда жизнь наконец–то обрела смысл, когда есть для кого и жить, и работать.
Кап–кап–кап — падали из бутылки в пластмассовую колбочку бесцветные капли. Глядя на них, Пашкевич не мог даже представить, что жить ему осталось всего ничего — семь часов и двадцать восемь минут.
Глава 34
Тягомотина с болезнью хозяина уже надоела Виктору до зубной боли. Прошло больше восьми месяцев, как Лариса стала его любовницей. За это время они не наскучили друг другу. До недавнего времени она все так же нетерпеливо ждала каждого его прихода, все так же пылко и ненасытно, до обмороков, занималась с ним любовью, но Виктор с отчаянием чувствовал, что душа ее ему не принадлежала. Душа ее принадлежала старому, облысевшему от химиотерапии Пашкевичу, и это стало особенно заметно теперь. Лариса сутками не выходила из больницы, пока Эскина не установила в палате у Андрея Ивановича круглосуточный пост. Она нянчилась с ним, как с ребенком: кормила с ложечки, умывала, меняла белье, уговаривала принять лекарство, и в глазах ее Виктор видел неприкрытое страдание. Лариса как–то враз отдалилась от него, больше она не хотела близости, хотя он проводил рядом с нею все дни и ночи. Ссылаясь на усталость, она закрывалась в спальне, и Виктор не осмеливался ее тревожить, чтобы все не стало еще хуже.
Это обижало и возмущало его. Он любил Ларису все так же
Робкая надежда вспыхнула в нем после стычки Ларисы с Женей. Очень уж вовремя Лариса вышла из кабинета профессорши, он сам, дурак, глупой своей преданностью чуть все не испортил, стремясь не допустить их встречи и неизбежного скандала. Виктор видел, что Ларису и впрямь потрясли слова Жени о том, что она беременна, что у нее родится сын — куда больше, чем угроза, что Пашкевич, едва выйдя из больницы, разведется и женится на этой дурочке. Лариса тогда просто почернела от ярости, казалось, еще мгновение, и она с визгом вцепится Жене в волосы, как пьяная базарная баба, и пойдет потеха. Но она сдержалась. Видимо, она решила любым путем удержать своего богатенького Буратино, иначе зачем стала бы мирить его с дочерью, затевать всю эту бодягу с деньгами? Не с его ли, Виктора, помощью она рассчитывает попозже избавиться от соперницы и ее будущего ребенка?
За поступками Ларисы стояло что–то большее, чем страх потерять каменную стену, за которой можно укрыться от всех житейских невзгод, и это «что–то» лишало Виктора всякой надежды. Он понимал: как только Пашкевич поправится, их любви придет конец.
Усталый, мрачный, погруженный в невеселые мысли, Виктор сидел в кабинете Андрея Ивановича, за его массивным письменным столом, а взгляд его скользил по картинам на стенах, по книжным стеллажам. Лариса плескалась в душе, а может, уже и легла, он не знал. Вдруг Виктор заметил тонкий черный кабель на стене. Кабель тянулся от подставки с аппаратурой и исчезал в вентиляционном лючке между кабинетом и спальней, прикрытом узорчатой решеткой. Сначала он подумал, что это телевизионная антенна, но затем разглядел, что антенна идет по плинтусу. Что–то дрогнуло в нем, как в охотничьей собаке, учуявшей дичь. Смутная догадка, от которой похолодели кончики пальцев, заставила встать и подойти к подставке. Кабель был подключен к видеомагнитофону. Виктор мгновенно понял, что скрывается за решеткой, — видеокамера слежения. А раз есть видеокамера, должны быть и кассеты.
К нему вернулись спокойствие и сосредоточенность — состояние, которое всегда овладевало им перед опасной работой. Как опытный сыщик, он шаг за шагом обыскал весь кабинет Пашкевича, вскрыл ящики письменного стола и стеллажей, проверил пустые пространства за картинами и книгами. Кассет не было. Куча видеокассет с боевиками и всякой мутью лежала на телевизионной подставке в зале, но Виктор прекрасно понимал, что такие кассеты Пашкевич там хранить не будет. Оставался только сейф, который он без труда обнаружил за картиной. Голландский, со сложным электронным замком. Повозившись с ним минут десять, Виктор понял, что без кода не откроет. У него был знакомый, специалист по таким сейфам, но привлекать посторонних не хотелось. Разве что в крайнем случае. Может, код знает Лариса?
Виктор взял в кладовой стремянку и зашел в спальню. Лариса читала в кровати, голова у нее была обмотана полотенцем. Виктор поставил стремянку в угол, где вились цветы. Лариса приподнялась на локте и с удивлением посмотрела на него.
— Что ты делаешь?
— Сейчас увидишь.
Он поднялся на три ступеньки и раздвинул цветы. И нашел то, что предполагал.
Лариса тоже увидела какой–то приборчик с поблескивавшим объективом.
— Что это? — с любопытством спросила она.
Виктор оборвал кабель, снял камеру и бросил на кровать.