Осада

Берендеев Кирилл Николаевич

Вот только и там, у неведомых берегов, поросших тисами и оливами, она знала, помнила, все тоже. Все так же – пустые, безжизненные города и деревни, доставшиеся тем, о ком не принято говорить вслух. А человек, их и своей волей, вынужден ютиться в душных, прогорклых городах, разом сжавшихся, выпустивших иголки, не навстречу противнику, ибо не в силах это сделать, а внутрь. Тиранящих всякого, кто оказался запертыми в них – задыхаясь среди миллионов себе подобных и не видя выхода, не ожидая и не надеясь на него.

Только она посмела, она одна. Бежала из города. Устремившись, подобно птице, в дикое поле, в ставшие чуждыми просторы – будто желая

перемахнуть их разом, улететь, скрыться….

Жаль, не хватило сил. Но возвращаться сил тем более не было.

Изящная черная с позолотой туфля с силой нажала педаль газа. Машина помчалась дальше. Все быстрее и быстрее, будто пытаясь взлететь, но все неудачно. Кончился лес, пошли колхозные поля, давно убранные, пустые, как ее жизнь в последние недели. И снова лес объял ее, закрыл, пытаясь защитить, но только безуспешно. И поняв это раздался, разошелся по сторонам, снова замелькали дома, мелкие, невзрачные, убогие, с распахнутыми дверями, выбитыми стеклами, пытающиеся отгородиться от мира с помощью садов, с наливной антоновкой, ломающей своей тяжестью ветви. Дурманящий запах гниющих яблок ударил ей в ноздри, знакомый запах, оставленный позади; новое напоминание по тому, кто остался далеко в прошлом, отматываемом с каждым новым километром все дальше и дальше.

Перекресток, на котором столкнулись два БТРа, да так и остановились навеки, будто два гигантских броненосца, погибшие миллионы лет назад, но благодаря чему-то удивительному сохранились в первозданном виде до сего времени, до момента, как она обнаружила их, промчавшись мимо на «Альфе», увидела мельком и снова окунулась в лес. Снова попыталась взлететь, но новый поселок не дал, а за ним еще один город, Покров, затормозивший ее, заставивший искать обходные пути среди завалов деревьев, поваленных рекламных щитов, изуродованных гаражей, выброшенных на улицы, сорванных листов шифера и цинка, по слухам, здесь неделю назад прошелся мощный смерч, чтобы окончательно стереть всякие следы бегства.

В точности такой же, как тот, что вырвал из жизни ее сестру. Девушка надавила со злостью на педаль газа, и тут же затормозила, объезжая разбитый упавшим деревом деревянный дом. Снова газ и тормоз, через Покров она проезжала со всеми остановками, хотя каждая из них давалась ей мучительнейшим образом. В память лезли кадры неистовства стихии из Москвы, тогдашней стихии, когда все переменилось. Когда все поломалось. Когда он окончательно ушел к ее сестре. Пускай мертвой, тем хуже для них обеих. Она стиснула зубы, не заметив, что прикусила губу. Капли крови на руке заставили ее оторваться от пейзажа за лобовым стеклом и посмотреть на себя. Через силу улыбнуться.

– Точно вампир, – глухо сказала девушка, но улыбка тотчас погасла. А нога сама ударила по педали газа, проезжая разбитый «Порше Кайенн», с маху впечатавшийся в фонарный столб.

Она вырвалась из Покрова, и лес снова принял ее, пытаясь успокоить. Но бешеный сердечный ритм никак не удавалось сбить. Она смотрела на дорогу, но видела совсем иное: недавние пейзажи разоренного Покрова вставали перед ее внутренним взором, мешаясь с бесконечной дорогой, на которой не встречалось машин. Разве что сразу по выезде из города шарахнувшийся от нее «каблук» – потрепанный «шевроле», в котором сидело двое крепких мужиков, а из фургона высовывались не влезшее трюмо. Обычные мародеры, наверное, их будет больше ближе к городу, в котором они живут. Владимиру, наверное, если он сохранился, лучше бы нет, тогда ее путь без задержек пошел бы дальше.

«Каблук»

с визгом выскочил на встречную, тормоза не сработали, или крепкие мужики понадеялись на авось, но только «шевроле» с грохотом свалился под откос, в лес, несколько раз перевернувшись. Внутри послышался какой-то хлопок, а через мгновение фургон охватило пламя. Девушка зло нажала на педаль газа, неприятно улыбнувшись, словно мстя тому, кому никак сейчас не могла отомстить.

И снова лес и снова убранные поля и поселки замелькали перед ней. Она мчалась в никуда, надеясь, но уже не радуясь, спеша, но уже не пытаясь взлететь, скорость авто не превышала ста девяноста километров. И не потому что дорога внезапно стала хуже, нет, она оставалась такой же гладкой и чистой, как прежде, – вот только крылья оказались подрезанными еще в Покрове.

Петушки. Еще один поселок, где она увидела человеческие души и отвернулась от нее, прибавив газу. Четверо мужчин, на обочине, соблюдая очередность, насиловали малолетку, она уже не визжала, только хрипела. И заслышав автомобиль, хрипнула чуть сильнее. Но в этот момент, кажется, ее просто удавили, чтоб не мешала, и насиловали уже мертвую. А через несколько десятков домов, пролетевших вмиг, пьяная женщина, тоже охотница за оставленным добром, прихлебывая дорогой коньяк из бутылки, стоявшей на крыше «Москвича», долго целилась в нее из мелкокалиберного ружья, пытаясь завладеть немыслимым сокровищем, затем выстрелила, раз, другой. Упала за машину, и больше не поднималась. Девушка не стала оглядываться. Скорость была и спасением ее и ее убежищем.

Она все мчалась и мчалась вперед, но лесов становилось меньше, а полей все больше, а позже, еще десятками километров спустя, пошли однообразные поселки, один за одним. Сперва пустые, потом с испуганными ревом мотора жителями, выползавшими из подвалов и недоверчиво разглядывающими дорогой сверкающий красный автомобиль, рассекавший пространство. Словно видение, летевший мимо их домов, лишь оставлявший за собой шлейф из разбитых машин, пытавшихся его остановить или просто оказавшихся на дороге.

А затем был блокпост. Точно такой же, как в Балашихе. Только поселок назывался иначе: Энергетик. И тоже милиционеры, выбежавшие из-за блокпоста, кричали ей что-то, требовали, указывали на обочину, грозили оружием, даже стреляли в воздух, когда она, остановившись, поняв бессмысленность своего побега, развернулась и бросилась назад. Мимо выползавших на шум местных жителей безвестных поселков, мимо вдрызг пьяной женщины, доползшей до водительского места и уже распахнувшую дверь, да раздавленную какой-то фурой, мимо мужчин, закатавших в простынь свою минутную слабость и тащившую к ближайшему пруду, мимо детей, не то клянчащих милостыню, не то предлагающих себя в обмен на боезапас для родителей. Назад, а значит, в никуда.

Она не хотела прошлого, но оказавшись меж двумя блокпостами, потеряла на этой дороге и будущее. Она проехала ее всю, трассу М7 от Москвы до Владимира, и сил на возвращение не осталось. Да и что ей было возвращаться: куда и к кому? К тому, кто предал ее ради ее же мертвой сестры? Нет, с ним она попрощалась еще четыре дня назад. В свой пустой дом, нет, она давно жила у приятельницы, знакомой, деля кров и слушая по ночам скрип кровати и страстные вздохи, доводившие ее до умоисступления. Еще она могла бы вернуться в свой старый дом на Рублевском шоссе, но нет, коротая дни до отъезда в Абхазию, там жила мать. А тревожить ее покой, пускай и не погребенной, она не могла.