Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны

Млечин Леонид Михайлович

Шуленбург пожал плечами:

— Он мне просто соврал.

Посол не оставлял надежды как-то воздействовать на Берлин. 2 мая Шуленбург телеграфировал в министерство иностранных дел: «Я и высшие сотрудники моего посольства постоянно боремся со слухами о неминуемом немецко-русском военном конфликте… Попытки опровергнуть эти слухи здесь, в Москве, остаются неэффективными, поскольку эти слухи беспрестанно поступают сюда из Германии — каждый прибывающий в Москву или проезжающий через Москву не только привозит эти слухи, но может даже подтвердить их ссылкой на факты».

Телеграмма

осталась без ответа. Именно в тот день, 2 мая, командующий 4-й танковой группой вермахта генерал-полковник Эрих Хёпнер, перед которым поставили задачу взять Ленинград, подписал секретный приказ: «Война против России является важнейшей частью борьбы за существование немецкого народа. Это — давняя борьба германцев против славян, защита европейской культуры от москов ско-азиатского нашествия… Эта борьба должна преследовать цель превратить в руины сегодняшнюю Россию, по этому должна вестись с неслыханной жестокостью. Каждый бой должен быть организован и проводиться с железной волей, направленной на безжалостное и полное уничтожение противника…»

И тогда Шуленбургу пришла в голову новая мысль: если невозможно урезонить фюрера, то почему бы не устроить новые переговоры между Москвой и Берлином? Навязать их Гитлеру, заставить его заняться дипломатией и тем самым приостановить подготовку к войне?

«Мир можно спасти, если уговорить советское руководство проявить дипломатическую инициативу и вовлечь Гитлера в переговоры, которые лишили бы его предлога для военных действий против Советского Союза, — считал Густав Хильгер. — Советский посол в Берлине Деканозов как раз в это время находился в Москве. Решили, что нам нужно связаться с ним и открыть ему глаза».

Владимир Георгиевич Деканозов считался у немцев очень влиятельным человеком. Они полагали, что советский посол — чуть ли не личный друг самого Сталина.

«Во время вручения верительных грамот, — докладывал Деканозов в Москву, — Гитлер спросил, происхожу ли я из той местности, где родился Сталин, знаком ли я со Сталиным издавна по совместной революционной работе. Я ответил, что мои родители происходят из той же местности Грузии, где родился Сталин. Сам я родился в Баку, совместную революционную работу в Грузии со Сталиным не вел, объяснив, что мне 42 года, а товарищу Сталину около 61 года. Гитлер сказал, что я самый молодой посол в Берлине. В былые времена раньше 65 лет никто не становился послом, теперь все изменилось…»

Немцы ошибались. Своей карьерой советский посол был обязан не Сталину, а Берии.

Владимир Георгиевич Деканозов родился в Баку в семье контролера нефтяного управления. Окончил Тифлисскую гимназию, два года учился на медицинском факультете Саратовского, затем Бакинского университета. Летом 1921 года Деканозова назначили уполномоченным отдела по борьбе с бандитизмом азербайджанской ЧК, потом заместителем начальника экономического отдела. Там он и познакомился с Берией.

Благодаря Лаврентию Павловичу он быстро делал карьеру. Берия сделал его секретарем ЦК компартии Грузии по транспорту, наркомом пищевой промышленности, председателем республиканского Госплана. Переехав в Москву в 1938 году, Лаврентий Павлович

взял с собой надежного соратника.

Решением политбюро комиссар госбезопасности 3-го ранга Деканозов был назначен начальником внешней разведки. «Низенький, плотно сколоченный человек с круглой лысеющей головой и выпученными, белесыми, рачьими глазами, — таким его запомнил помощник. — Держал себя очень самоуверенно, почти развязно». Но разведкой Владимир Георгиевич руководил недолго — ушел на повышение.

Утром 4 мая 1939 года здание Наркомата иностранных дел окружили чекисты. К дипломатам приехали глава правительства Молотов, нарком внутренних дел Берия и секретарь ЦК по кадрам Маленков. Они сказали Максиму Максимовичу Литвинову, который девять лет руководил дипломатическим ведомством, что он больше не нарком. Новым наркомом иностранных дел был назначен Молотов, его заместителем — Деканозов.

12 ноября 1940 года Молотов на поезде прибыл в Берлин в надежде решить с Гитлером спорные вопросы. Его сопровождал Деканозов. Тогдашний полпред в Берлине Молотову не понравился. Он снял его с должности и назначил полпредом Деканозова, сохранив за ним высокую должность заместителя наркома.

Вся эта история закрутилась 5 мая 1941 года, когда Шуленбург пригласил к себе находившегося в тот момент в Москве Деканозова на завтрак. Шуленбург хотел предупредить Деканозова, что Гитлер готовит нападение на Россию.

Немецким языком Деканозов не владел. Поэтому взял с собой на завтрак Владимира Николаевича Павлова, чьи переводческие таланты ценили и Сталин, и Молотов. Павлов в марте 1939 года защитил дипломную работу на теплоэнергетическом факультете Московского энергетического института. Судьба молодого человека изменилась в один день, когда его вызвали в ЦК, устроили экзамены по английскому и немецкому языкам, которые он знал с детства, и отправили на работу в Наркомат иностранных дел. И сразу назначили помощником Молотова. Потом год Павлов проработал в Берлине.

«А в конце декабря 1940 года, — вспоминал Павлов, — я был отозван из Германии и назначен заведующим Центральноевропейским отделом наркоминдела. Отдел ведал отношениями с Германией, Венгрией и Чехословакией, оккупированной Германией».

Молодой переводчик нравился большому начальству. Но нравы были страшноватые. Как-то на приеме Сталин, будучи в хорошем настроении, пошутил в своей манере:

— Светлая голова у товарища Павлова. Много знает. Не пора ли ей в Сибирь?

Рассказывают, будто Владимир Николаевич Павлов смеялся вместе со всеми.

«Шуленбурга, — вспоминал Павлов, — переводил на русский язык советник германского посольства Густав Хильгер. Он говорил по-русски безупречно».

До революции Хильгер окончил юридический факультет Московского университета. Накануне Первой мировой войны вместе с русской женой уехал. Вернулся в Россию после заключения Рапалльского договора.

«В Германии менялись посольства, — писал Павлов, — а Хильгер неизменно оставался в составе посольства в Москве, медленно, но верно продвигаясь по дипломатической лестнице. К нашей стране Хильгер относился с плохо скрываемой враждебностью».