Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны

Млечин Леонид Михайлович

Левый публицист Отто Хеллер в книге «Гибель еврейства. Еврейский вопрос, его критика и его решение», вышедшей в Вене в тридцать втором году, восторженно писал:

«Евреи уходят в тайгу. Если вы спросите у них о Палестине, они рассмеются. Мечты о Палестине давно успеют кануть в историю к тому времени, когда в Биробиджане появятся автомобили, железные дороги и теплоходы, когда задымят трубы гигантских заводов…

В будущем году в Иерусалиме?

История давно дала ответ на этот вопрос. Еврейские пролетарии, голодающие ремесленники Восточной Европы ставят теперь иной вопрос: на следующий год — в социалистическом обществе! Что такое Иерусалим для еврейского пролетариата?

В

будущем году в Иерусалиме?

В будущем году — в Крыму!

В будущем году — в Биробиджане!»

Европейские интеллектуалы видели в советском образе жизни рождение новой цивилизации.

Но очарованность советским экспериментом быстро уходила.

Большевики сразу заявили, что намерены всячески способствовать мировой революции — иначе говоря, сокрушить существующие государства, называя их своими врагами. И сопровождали слова делами, помогая местным революционерам деньгами и оружием. Иначе говоря, объявили войну окружающему миру. Что же удивляться, если окружающий мир воспринимал слова и действия Советской России всерьез?

Но это лишь одна сторона дела. Другая — то, что происходило в Советской России, практика создания однопартийной диктатуры: беззаконие, репрессии, эксплуатация, идеологическая индоктринация.

Осенью 1927 года в Москву приехал знаменитый французский писатель Анри Барбюс, симпатизировавший Советской России. 16 сентября его принял Сталин. Барбюс прямо спросил вождя:

— Как мне противодействовать западной пропаганде насчет красного террора в СССР?

Сталин объяснил все просто:

— Расстрелы шпионов, которые происходят, — это, конечно, не красный террор. Мы имеем дело со специальными организациями, база которых в Англии или во Франции. Эти организации финансируются, очевидно, капиталистами, английской разведкой. Вот недавно была арестована маленькая группа, состоящая из дворян-офицеров. У этой группы было задание отравить весь съезд Советов, на котором присутствуют тысячи человек. Было задание отравить газами весь съезд. Как же бороться с этими людьми? Тюрьмой их не испугаешь, и тут просто вопрос об экономии жизни. Либо истребить отдельные единицы, состоящие из дворян и сыновей буржуазии, или позволить им уничтожить сотни, тысячи людей.

Сталин за словом в карман не лез и откровенно врал, глядя собеседнику прямо в глаза. Под пули и в лагеря давно шли не буржуи с дворянами, а рабочие и крестьяне, с каждым годом жертв будет становиться все больше…

В июне 1935 года в Москву приехал известный французский писатель Ромен Роллан. Ему тоже оказали почести. Писателя принял Сталин. С Ролланом беседовал и нарком внутренних дел Генрих Григорьевич Ягода, стараясь произвести выгодное впечатление.

Роллан записал в дневнике о Ягоде: «Загадочная личность. Человек по виду утонченный и изысканный… Но его полицейские функции внушают ужас. Он говорит с вами мягко, называя черное белым, а белое черным, и удивленно смотрит честными глазами, если вы начинаете сомневаться в его словах».

Большая часть западноевропейской интеллигенции была потрясена московскими процессами тридцатых годов. Руководители коммунистической партии и Советского государства, вожди Коминтерна, чьи имена были неразрывно связаны с Октябрьской революцией и со строительством социализма, на открытых процессах, в присутствии советских и иностранных журналистов и гостей, признавались в настолько невероятных преступлениях, что повергали в смятение самых верных друзей Советского Союза.

«Ряд людей, принадлежавших ранее к друзьям Советского Союза, стали после этих процессов его противниками, — писал тогда известный немецкий писатель-антифашист Лион Фейхтвангер. — Многих,

видевших в общественном строе Союза идеал социалистической гуманности, этот процесс просто поставил в тупик; им казалось, что пули, поразившие Зиновьева и Каменева, убили вместе с ними и новый мир».

Конечно, телевидение еще не появилось, и не так просто было представить себе реальную картину советской жизни. Но и полностью изолировать себя от внешнего мира кремлевским властителям не удалось. Помогало им одно: многие просто не могли (и не хотели!) верить вестям, поступавшим из-за железного занавеса.

А через границы просачивались сообщения, из которых можно было составить представление о масштабах невиданного террора. Опубликовал открытое письмо Сталину бывший командующий революционным флотом и бывший полпред Федор Федорович Раскольников. О методах работы НКВД рассказал оставшийся за границей Вальтер Германович Кривицкий, который в середине тридцатых возглавлял крупную нелегальную резидентуру советской военной разведки в Западной Европе.

Советские чиновники совсем плохо понимали внешний мир.

Полпред в Швеции Александра Михайловна Коллонтай приехала по делам в Москву. В дверях Совнаркома встретила Ворошилова: «Он как-то по особенному мне обрадовался. У некоторых тепло души завалили кучи неотложных деловых бумаг, приказов, протоколов. Встретишь Ворошилова и точно перенесешься в годы Гражданской войны. В нем все еще живо что-то от луганского рабочего-горняка. Ворошилов не стал «сановником» и не боится уронить свое достоинство. Он прост и искренен…»

— Что-то там у вас повсюду слаба поддержка рабочих масс, — недовольно заметил полпреду нарком обороны. — Поднять надо массы за мир, за разоружение, за нас…

А из Москвы приходили все новые известия. Заключен пакт с Гитлером. Всякая «антигерманская» пропаганда прекращена, о преступлениях фашистов советская печать больше не упоминает. В руки гестапо сотрудники НКВД передают немецких эмигрантов-коммунистов, бежавших из нацистской Германии в СССР и надеявшихся на помощь братьев по классу. В Германию, ведущую войну против всей Европы, мчатся советские железнодорожные составы со стратегическим сырьем. Началась война с маленькой Финляндией, советская авиация бомбила Хельсинки, и это возмутило Европу. Война с Финляндией едва не стала поводом для открытых действий Англии против Советского Союза. Управление специальных операций готовило диверсии на советских нефтяных объектах. А добровольцы-горнолыжники тренировались во французских Альпах, ожидая отправки в Финляндию. Они должны были стать своего рода «интернациональной бригадой» и помочь финнам противостоять Красной армии.

В этой ситуации в Лондоне появляется роман Артура Кёстлера «Слепящая тьма». Его публикация отрезала автора от советского читателя, которому Кёстлер был известен как мужественный журналист, написавший книгу (переведенную тогда в Москве) о зверствах франкистов в разорванной гражданской войной Испании и приговоренный ими к смертной казни. Кёстлер был коммунистом, приезжал в Советский Союз. Но после выхода книги автор был зачислен в разряд антисоветчиков.

Вся система жизнедеятельности ГУЛАГа, естественно, тогда, перед войной, не была известна Кёстлеру. Он пользовался первыми, часто случайными свидетельствами, опирался на свой опыт пребывания во франкистских застенках в Испании, что-то по-писательски домыслил. Поэтому советский тюремный быт выглядит у Кёстлера не таким уж жутким (чай с лимоном, возможность общаться с другими заключенными и надзиратель, любезно передающий табак из камеры в камеру), а поведение самих заключенных — более смелым, уверенным и суверенным, чем это было в действительности.