Осень Атлантиды
Шрифт:
— Я помогу вам что-нибудь делать, — умоляюще смотрела на нее Таллури, — или расскажу что-нибудь, чтобы развлечь!
— Меня? Развлечь? Вот так да! — рассмеялась негритянка. — Пожалуй, стоит согласиться на последнее. Помогать-то мне незачем. Да тебе и не полагается. Надо же, — удивленно проговорила она сама себе уже по пути в кухню, — до нее никому и в голову не приходило посетить мою кухню. Сидели как миленькие в приемной. А после визита отправлялись восвояси. Хотя я очень надеялась, что это общественное служение как-то оживит его, вернет к общению с людьми. Всё напрасно! Никакой перемены. Всегда одно и то же: полчаса, ритуальное
В кухне негритянка принялась за кастрюли и миски, что-то готовила, чистила фрукты, орехи, смешивала молоко с чем-то душистым. И напевала себе под нос странный, не привычный уху Таллури мотив.
Таллури села в уголок, около стола.
— Можешь мне что-нибудь порассказать, — добродушно «разрешила» Боэфа, орудуя венчиком в высоком бокале, похожем на древний кубок.
— Ну-у, — задумалась Таллури, болтая ногами на высоченном стуле, — я могу стихи почитать или спеть. Из истории много знаю. Хотите?
— Значит, так, — деловито распорядилась Боэфа, — для начала — спой. А потом расскажешь, что он тебе подарил. Очень уж я люблю об этом. Правда, думаю, что и с тобой он обошелся всё тем же набором.
— Набором… да… — несколько обескураженно подтвердила Таллури.
Она стала петь, песню за песней — все, что приходило в это время в голову, а потом принялась за рассказ о содержимом подарочного короба.
Боэфа слушала с удовольствием. Сласти она пропустила, лишь покивала. При упоминании о книге обернулась к Таллури всем своим крупным телом, не переставая, однако, взбивать содержимое бокала. На украшениях — венчик застыл в воздухе, а глаза негритянки, и без того на диво круглые, округлились окончательно. А когда Таллури дошла до красного платья, Боэфа вдруг швырнула на стол и бокал, и венчик, и, крикнув: «Сиди! Сейчас я вернусь!», куда-то убежала. Когда же вернулась, запыхавшись и утирая вспотевшее лицо, Таллури показалось, что глаза служанки вот только что были полны слез, но та успела их спрятать. О том, чтобы закончить рассказ о подарках и дойти до императорского разрешения на посещение Срединных Островов, теперь не могло быть и речи. Таллури подозревала, что последнее может шокировать Боэфу окончательно и бесповоротно.
— Так и есть, — голос служанки господина Джатанга-Нэчи был то ли печален, то ли удивлен, то ли разом и то и другое. — Так и есть, это ее платье, нашей малышки.
— Ее?.. — пролепетала Таллури, не рассчитывая на пояснения, но собеседница неожиданно легко продолжила, словно они все утро это обсуждали.
— Да. Платье его дочери. Вернее, она его так и не надела. Не успела дорасти, ведь ей было всего лет пять, когда… когда… — она не закончила и горько разрыдалась.
У Таллури захолодело сердце. Значит, господин Нэчи не всегда был военным, «жрецом войны»? Была семья — жена, дочь, дом, наверное, бывал полон гостей. Что за горе посетило этот дом? Чему она становится невольной свидетельницей?
— И платье, и украшения, которые он тебе подарил, всё было для нее, для маленькой Кассии! Ну и подарок он для тебя приготовил, — Боэфа вдруг перестала плакать и ошеломленно уставилась на гостью: — Почему же тебе? Отчего — тебе? Я могла бы понять, — рассуждала она вслух, — если бы ты похожа была на Кассию. Но нет, ты — полная ее противоположность
Таллури сцепила ладони и сжала зубы, еле удерживаясь, чтобы не разрыдаться вместе с негритянкой. Наконец та успокоилась, утерла лицо и со вздохом проговорила:
— Вот, значит, как он решил распорядиться вещами Кассии. Что тут можно сказать? Одно из двух: или его сердце окончательно заледенело, и все равно уже, кому их отдать, и тут уж исцеления не жди. Или — слабая надежда у меня еще теплится — ты сможешь вернуть его…
Она не договорила — со двора раздался какой-то шум, стукнула входная дверь, и низкий голос пророкотал на весь дом:
— Боэфа!
— Иду, мой господин, я здесь! — немедленно отозвалась служанка, схватила стеклянную чашу, плеснула в нее какой-то красной жидкости из глиняного кувшина и, выбегая из кухни, крикнула Таллури уже совсем другим, озабоченным и деловым, тоном: — Ступай скорее в приемную. Ему не понравится, что кто-то разгуливает по дому.
Но Таллури и не подумала срываться с места и бежать в приемную. «Вот еще! — упрямо решила она. — Стану я метаться по дому! Я не делаю ничего предосудительного!» Не торопясь, спустила ноги со стула и появилась на пороге приемной одновременно с хозяином: господин Нэчи, сбрасывая на ходу плащ и отстегивая кинжал от пояса, вошел из прихожей, она — со стороны кухни.
Некоторое время они стояли, присматриваясь и не отводя взгляда один от другого. Затем господин Нэчи резким движением головы откинул со лба черную прядь (она взметнулась, как крыло, открыв излом аристократической брови) и обернулся к служанке:
— Итак, Боэфа, давно она здесь?
— Чуть больше часа, мой господин.
— Пыталась уйти?
— От самых дверей.
— Замечательно.
Его глаза смотрели на Таллури насмешливо. Она растерялась, и сами собой, помимо воли, вдруг произнеслись несколько заранее подготовленных общих учтивых фраз. Выглядело это так, будто она спешит начать «ритуал» визита чтобы поскорее с ним покончить. Господин Нэчи перебил ее, вновь обращаясь к своей служанке:
— Посмотри на нее, Боэфа, она торопится! Похоже, дикий маленький зверек не очень-то хочет побыть моей гостьей. Что будем делать?
— У меня все готово, мой господин, — по-своему поняла ситуацию Боэфа. — Промедления не будет, — она все держала в руках чашу с красным содержимым, которую, как видно, обычно подавала хозяину на пороге.
— Видишь, Таллури, Боэфа готова — ничто тебя не задержит, не беспокойся.
Его голос таил в себе нечто противоположное тому, что произносилось. Она «прислушалась»: «Неторопись!» — донеслось ясно.
Но произнесенные им вслух слова ей совсем не понравились, ведь она же пришла поблагодарить. И не торопилась. А еще — прикоснулась в его доме, пусть и невольно, к какой-то печальной тайне. Суетиться и спешить было нехорошо, бестактно, просто неприлично!
— Я совсем не спешу, господин Нэчи. Слова искренней благодарности за ваше внимание переполняют мое сердце и произносятся сами собой. Я хочу побыть вашей гостьей. Правда, хочу!
Он не ответил, продолжая разглядывать Таллури, будто оценивая, как ему поступить с ней. Затем другим голосом, не насмешливым, а глубоким и медленным, произнес: