Осень матриарха
Шрифт:
– На двух, но и вправду босиком, - кротко объяснила Та-Циан. Что визит затеян непроста и отвечать на него нужно также с хитростью, до неё дошло сразу. А не спрашивать, почему не "всеми четырьмя музицируешь".
– В самом деле?
– Если хочется - проверьте.
"Обходной путь надёжней прямого. И короче. Пусть другие видят в твоих словах утверждение или отрицание, истину или ложь: как им удобно". Мысль, годная не для той - для постаревшей Та-Циан.
– Босыми только в храм заходят, и то в подземный, - с непонятной интонацией произнесла собеседница. - Почём тебе-то знать?
– Проверьте, - повторила Та-Циан, игнорируя
Вместо ответа знаменитость выдала команду:
– Разувайся совсем. Не солить, не перчить, так вторить попробуешь. Инэни Диамис, поставь нам тот френч-винил, помнишь? "Зеркало".
Старинная пластинка завращалась. Оркестранты словно отыгрывали разминку на меди и дереве, с задушевной хрипотцой нащупывая капризный ритм. Обе женщины разошлись в разные углы полупустой комнаты, мягко притопывая босыми ступнями в ритме начавшейся музыки. Затем начали сходиться. Ритм постепенно креп, обрастал мелодией, упругой, гипнотически однообразной. Движения Эррат казались сдержанно страстными, её невольная партнёрша повторяла их будто нехотя, полузакрыв глаза, опустив голову.
Обе знали этот танец, хотя старшая устала от повторений, младшая же угадывала старинный рисунок танца впервые. В самой мелодии было написано, как её исполнять, подумала Та-Циан про тогдашний случай. Но ведь не докажешь - не стоит тратить на это силы. Ты королева, но снежная: берегись - чужое пламя способно тебя растопить.
Тут они дошли до незримой черты или стены, замерли друг против друга, чуть раскачиваясь: неторопливо, потом всё быстрее и быстрее, как бы подгоняя мелодию и заставляя расцветать трелями. Жесты рук, замысловатые пируэты становились порывистей и точнее. Ледяная статуя оживала, перевоплощаясь в своего Пигмалиона, полнилась чужой страстью. Повороты и волчки-фуэте, согласованные, как часовой механизм, всё чаще завершались тем, что ладони почти касались ладоней - нет, незримого стекла, что пролегло меж ними.
Вот уже они обе одинаковой тоске выгибаются и простирают друг к другу руки, вспоминала Та-Циан. Пробивая зеркало навстречу и насквозь. Вдруг оно, невидимое, и вместе с ним музыка взрываются хрусталём, раня колкими брызгами, тяжело скатываясь с плеч, заставляя медленно опуститься на колени - на пол - простереться ниц.
И это смерть.
Ибо любовь граничит именно со смертью. Куда тесней, чем с зарождением новой жизни.
Слова, с которыми дама Эррат поднялась и подняла партнёршу, были необычны даже сверх ожидаемого. О том, что Та-Циан возгорается к своему полу охотнее и более полно, чем к противоположному, - ни звука, ни знака, будто оно само собой разумеется. (Ну, а почему же нет? Руки Бога принимают любую жертву, вручённую от души.) Только произнесла куда-то между профессором и антропологиней:
– А капоэйре обучать девицу не пробовали? Ведь несёт тело, будто оно ничего не весит, а ухватки какие! И ведь не могла ниоткуда знать, что в старину "Зеркало" было боевым танцем - так тренировали мальчиков, не способных ещё удержать тяжёлый клинок. Чтобы умели блюсти равновесие. Схватывать на ходу манеру учителя. Много зачем ещё. Я сама только вот сейчас поняла всё до капли, а с ней это знание будто родилось.
– Каждый приносит Тергам то, что в нём есть, но не более того, - загадочно проговорила Диамис. - Леннарт-ини, а ведь моя приёмная дочка - не акварель
Наверное, после этих слов и завертелись иные дела - обыкновенные. Та-Циан, понимала, конечно, что её беззастенчиво и скоропостижно сватают за пришей-кобыле-хвост Картли и что сей брак для старой Диамис отчего-то милей той судьбы, что смутно маячит за горизонтом и чьими предвестниками явились в дом Эррата с приятелем-богознатцем. Возможно, судеб было две или даже три - непонятных, чуждых. Картли хоть можно было читать с листа, как нудноватый этюд для темперированного клавира.
С наезженной колеи тоже можно соскочить на первом повороте. Так делал маэстро Казанова в одной из любимых театральных постановок. Побывать на модной католической свадьбе в качестве кружевной-окружённой-окольцованной невесты - неповторимый опыт для "нехристи" и "смутноверки". Иметь в посажёных отцах моложавого дедова коллегу, в посаженых матерях - Диамис, в дружках жениха - её занаученного отпрыска рискованно до сладких слёз.
Стоять перед "Матерью Ветров"...
Та-Циан могла поклясться, что священная картина с ней говорила. Всеми штрихами и красками.
И вот о какой тонкости не упомянули ни дед, ни господин из официальных кругов.
У босых ножек Мадонны лежал, блистая воронёным металлом, нагой меч.
– Удивительно, - сказал тёмненький.
– Нравоучительно. Познавательно и питательно. У нас в... ах да, у вас в Динане какая-то скомканная структура социума.
– Дезька, только не умничай, ради Всевышнего, - оборвал его татарчонок.
– Сколько меня не тут было, ребята?
– Пустяки: минуту или пять. Считка происходит почти мгновенно, она ведь как сон - в ней иное время, - пояснил Рене.
– Вот как мы привыкли: если у тебя есть папа-мама, то есть защита от враждебного мира и есть вообще всё. У них есть для тебя тётушки-дядюшки, дедушки и бабушки и вообще вся сеть родства. А нет их - нет ничего, - гнул свою линию Дези. - Вот вы потеряли папу... Я понимаю - горе есть горе, но всё-таки.
– А, - ответила женщина с усмешкой.
– В смысле отряхнулась и дальше пошла. Мать оставила в лесу вместе с парадным костюмом и загадкой, которую он скрытно обозначал. Обросла новой роднёй, но и за ту не слишком держалась. Так?
– Замуж ведь вышли, - деликатно ввернул Рене.
– Думаешь, в самом деле как у старых японцев? Жена входит в клан супруга, а для родного - отрезанный ломоть?
– ответила Та-Циан.
–
Это я передала грань чужого мнения. Нет, у нас если и Восток, то иной. Те, кто родил и зачал, - только вот они и есть. Родни кругом - с кем ни заговори, через полчаса непременно отыщете общую точку соприкосновения, иногда мудрёную, в семь-восемь загибов. Ценят это не так чтобы очень, хотя апеллировать к родной крови не возбраняется. Но на этой земле ты, едва родившись, уж никогда не сможешь стать полностью чужой.
– А к тому же и брак, - продолжал Дези. - Тоже связывает.
– А после свадебного обеда - ещё и затирка, такое повседневное кушанье из муки, перетёртой с конопляным маслом, - фыркнула Та-Циан. - Обыденщина. Никогда не умела как следует готовить обеды. Всё могла перенять, но не это - совсем, совсем чужое. Стрелять метко от него выучилась. Лисьему искусству избегать от слежки, заметать следы - в совершенстве. Собачьему нюху на опасность... Да, детки, как ж вы так оплошали - показались мне в самой слабой из ипостасей?