Осень матриарха
Шрифт:
В том слое времени ей надо было срочно переварить названное старухой имя.
Лассель ба Рами, из потомственных дворян клинка. Защитник высокого ранга. Держатель... Что такое: память у неё всегда была фотографической.
Вот оно. Держатель города Эдинер, главного в земле Эдин. Ничего себе - далеко ты, ласточка, залетела от родимых краёв. Нарочно, видать, увезли, рискуя, что помрёт в дороге. Чтобы не случилось куда худшего, буде опознают.
... Став на колени, Та-Циан рассматривала картинку на синей эмали, повешенную в изголовье: томный розовато-белый Назаретянин, склонив голову и смежив глаза, возлежит на цветущем древе любви, как бы сам превращаясь в лозу. В прежние времена лозы бывали
– Вот это распятие. Сколько их перевидала, а такое чудное - впервые.
Не совсем правда: была ещё та Мадонна, родившая без мужа. И дитя под её сенью. Но там ей вовсе не хотелось улыбаться - вот как сейчас.
– Что, любо тебе? Это мне мой отец-исповедник подарил. Тебе, говорит, непочётница, только такой Бог и простит, что людей и скотов равно жалкуешь.
Далее в официальной истории следовало лирическое отступление.
В городе кончалась осень: звонкий холодный ветер царапал по земле бурыми листьями, скрюченными от старости. Дома и деревья стояли нагие и беззащитные во всей хрупкой прелести. Зато улицы ощетинились людьми - как никогда, много стало полиции. Прибывали также наёмники из Северного Лэна - их часть провинции стояла наособицу, отгородившись от остальных, даже от южных областей страны. Не-лэнцами, не природными лэнцами прозвали этих христиан-протестантов в одной из минувших средневековых битв, то есть по сути выродками: оголтелый фанатизм в вере и безрассудная жестокость в бою отгородили их ото всей родни. Кличка прижилась и распространилась по всему Динану, по непонятной иронии захватив крылом и горцев-южан. Кто бунтует против законной власти - тот и кэланг. Ну а какая власть в наше любопытное время законная - кто скажет? Как и чем поверить, если динанцы по природе своей суть неисправимые скептики?
– Догадайся, в чём дело, - сказала как-то тётушка.
– В красных плащах, вот. А это, если иначе выразиться, самые что ни на есть военспецы из Академии воинских искусств и их приданные части. Марэм Гольден, Лон Эгер...
Марий или Мариан и Леон, машинально перевела Та-Циан на общехристианский язык. Оба этих имени она помнила, но смутно, как детскую сказку, что пела ей мать. Знакомые отца: вместе с ним ухаживали за сэньей Иденой, только без такого успеха. Так, получается "Красные Плащи" - имя собственное?
– Так вот и шума не так много, и драки нет, - продолжала тем временем Глакия, - а рынки со съестными лавками позакрывались. Все задницей на своём провианте сидят, бо времена ожидаются шибко скверные.
Вылазки в самом деле приносили теперь мало. Чаще всего тётушка покупала мешочек крупы и варила вместе с особыми травками, чтобы дух был наподобие мясного.
– Продукт на кухню поступает по записям, для себя ни крошки не урвёшь. Вот доиграется сэн Лассель, что самому будут один жареный лопух на фарфоровом блюде подавать, - хихикала тётушка с неким злорадством.
Тут бы самое время бы Та-Циан уйти, опростать место в мансарде, пересечь незримую границу, пока с обеих сторон не выставили сильных кордонов: но она медлила. После рва - гибели мужа, потери сына - чувствовала себя непривычно свободной, обновлённой, почти крылатой. Не хотелось и пытаться отыскивать брошенные концы - в душе затаилась обида на Диамис и её окружение, старый деревенский дом и подавно не манил: остыли следы.
Много позже Та-Циан поняла, что ей тогда нарочно сделали отвязку от привязанностей, прививку от замужества. В счастливой семье, обременённой детишками, в любой замкнутой на себя капсуле есть
Но сейчас лишь ответила:
– Над градоначальником мне быть неуместно. От тебя уйду, в Эдинере останусь: видела малую частицу, а меня вообще никто. И не удерживай, смысла нет.
По легенде, сквозь кордоны девушка таки перебралась - очевидно, проявив некую не сиюминутную - как бы грядущую ловкость. Взятую на подержание у времени. Но зачем идти наперерез тому, кто сам стремится навстречу? Тому, что есть писчая трость в деснице судьбы?
Собрала скудное тряпьё в сумку - многого не нажила, но то, что на ней, тётушка одолжила без отдачи - и по чёрной лестнице для торговцев и прислуги сошла в сад. Дамир некоторое время трусил за ней - очевидно, считал домашним имуществом. Морщил верхнюю губу, огрызался, когда пыталась отогнать. Впрочем, он был в душе и по сути таким же бродягой, как сама девушка.
"Мальчишки, - хотела спросить Та-Циан, на мгновение вернувшись к себе, - вот если кто из вашего племени укусит пса, а тот тяпнет в ответ и оба друг от друга выпьют, нарочно или по нечаянности - что будет с обоими? Перевернутся?"
Но не спросила: вновь утянуло назад.
Эпоха Великой Французской Резни, знакомая девушке в основном по Томасу Карлейлю, показала миру, что утончённый аристократ куда лучше приспосабливается к изменению, даже слому привычных обстоятельств, чем крестьянин и, как ни удивительно, делец-буржуа, замкнутые в тесный круг причин и следствий. Она была и тем, и другим, и немного третьим - приходилось не однажды стоять в рыночных рядах с пушной рухлядью или отломками древесного топляка и торговаться. Товар был невидный из себя, если не показать лицом знающему кое-какой толк человеку. Вот она и училась: "ловчить ловчи, хитрить хитри, да нимало не обманывай".
Кэланги уже, видимо, поняли, что города им не отстоять, и убедили в том законную власть: а обывателя и убеждать было не надо - верховым чутьём брал. Нет, вот штатского народу на улице как раз толклось немало - горячечная весёлость так и прыскала изо всех углов. Всё кругом какое-то раздольное и нечёсаное, прикидывала Та-Циан, машинально лавируя в гуще толпы. Никак не Эрк-Тамир с его солнечным избяным уютом, не чистый и строгий Дивэйн: храмы с парадными "лицевыми" иконами на фасаде увенчаны драконьими головами в чешуе, светская архитектура раскудрявлена завитушками, пронзена стрелами, куда ни сверни - путаница слепых тупиков, узких дворовых колодцев, витринного стекла, мигающего модной электрической рекламой. Оцепенелая красота в окружении пёстрого пепла.
Но иногда - на фоне густо-синего декабрьского неба и розоватых снегов, в сплетении заиндевевших ветвей - столица столиц вставала перед девушкой во всей изначальной прелести, как и была задумана владыкой-основателем. Рыже-коричневатые сухари ретроготики, серые шпили протестантских соборов соседствовали с белотелыми и пышноколонными ампирными особняками, чугунные, все в завитушках барочные балконы - с хрустальной гладью бездонных венецианских окон. Мир казался чист, словно его собственное отражение в замерзшей озёрной воде: прошлый снег, выпавший утром и ещё не успевший обратиться в будущее дневное месиво, прикрывал всю грязь и все огрехи настоящего продолженного бегства.
Притрёпанную нынешними событиями юную дворяночку мало кто замечал в толкотне: такие всегда выделялись разве что горделивой осанкой да летящей поступью, но не нарядом, а в последние дни и вовсе отощали, поблёкли. Та-Циан казалась в чём-то хуже, в чём-то лучше иных.
Хочешь как следует замаскироваться - будь самим собой. Не играй, не изображай тех вещей, что тебе не присущи. Золотое правило разведчика.
Но та светлая девочка на истёртых ступенях подъезда - она выделялась, нисколько не играя.