Осень прежнего мира

Бояндин Константин Юрьевич

Существо недоумённо зашипело. Человек не поддавался внушению. Более того, человек намеревался снести ему голову. Впрочем, было велено брать пленных только при возможности… к тому же оно оголодало, выслеживая свои жертвы пятые сутки.

Глаза изменили цвет, непроницаемо-чёрный саван на миг собрался вокруг крохотного охотника. Ользан не успел пошевелиться, зато в его голове вихрем потекли картины: Ользан, оборачивающийся камнем; растекающейся отвратительной лужей; сгорающий заживо или обращающийся в кусок льда; погружающийся в неожиданно расступившуюся землю. Десятки жутких картин собственной

кончины увидел он в одно долгое мгновенье. И открыл глаза.

Бросил на себя быстрый взгляд. Заметил, что трава под ногами и вокруг пожухла, почернела, рассыпалась прахом.

Всё остальное было прежним, только глаза существа не светились — чёрные угольки на сером силуэте. Ользан взмахнул клинком и молча ринулся на врага.

Тот замяукал от боли, когда клинок вспорол его тело наискось. Тут же, однако, раны затянулись. Существо подняло руки, выставив чёрные когти и угрожающе зарычало.

Ользан мгновенно взмок. Удар за ударом обрушивал он на тщедушного противника, но тому всё было нипочём. Так не могло долго продолжаться — срубить ему голову никак не удавалось: бестия была слишком подвижна, а он не мог далеко отходить от Коллаис. Ользан заметил, как конвульсивно сжимается в кулак левая кисть чудовища при каждом ранении и вспомнил, как из ладони прорицателя выкатился прозрачный камушек…

В конце концов он смог отрубить ему левую руку. Получив при этом несколько болезненных царапин. Оставалось надеяться, что яда на когтях не было. Существо тут же потеряло агрессивность и ворочалось в траве, издавая совершенно человеческий стон и неразборчиво причитая. Клинок опустился на тонкую шею и крики оборвались.

Впрочем, не всё ещё кончилось. Отрубленная рука медленно ползла к останкам — с какой-то пугающей решительностью. Ользан наступил на неё и, не обращая внимания на когти, терзающие его сапог, со второго удара отрубил палец, на котором было крохотное кольцо с уже знакомым каплевидным камнем.

— Гадина, — прошептал Ользан, положив кольцо на камень и с силой опуская сверху другой. Послышался треск и отвратительное шипение. Художник оглянулся — с разрубленными останками неудачливого охотника произошла та же метаморфоза, что и с телом прорицателя. Он поморщился и двинулся наверх.

Коллаис села, недоумённо глядя на уставшего и исцарапанного Ользана с мечом в руках. Клинок был перепачкан чёрной кровью. Опустившись на траву, Ользан принялся молча чистить своё оружие. Отчего-то его не покидала уверенность, что противников больше нет.

— Что случилось? — спросила Коллаис, прижимая ладони к вискам. — Я шла… споткнулась… наверное, ударилась головой…

Ользан коротко рассказал ей. Девушка не стала подходить близко — даже при слабом лунном свете всё было ясно видно. Она обняла Ользана и некоторое время молча сидела, прижавшись к нему; затем, не обращая внимания на его протестующие возгласы, стала обрабатывать царапины.

Яда в ранах, хвала богам, не было.

Когда с царапинами было покончено, со стороны дороги послышались оживлённые голоса. Бревин был явно навеселе — монаха не было слышно, но они, без всякого сомнения, шли вдвоём. Коллаис отпустила руку Ользана и сделала шаг навстречу. Лицо её потемнело.

* * *

— Вот они! — указал

шантирец — он действительно слегка покачивался и глаза его весело блестели. — А ты говоришь — «сожрут, сожрут»… Представляете себе, сидим мы это, отдыхаем — тут врывается Сунь и кричит — пошли, мол, там их сейчас съедят. Я ему говорю — Олли с ней, бояться нечего… Ну вот, столько веселья пропустили… Я ж говорил, что тут всё в порядке!

Монах стоял на ногах гораздо твёрже и выглядел значительно более трезвым. Впрочем, возможно, только потому, что молчал.

— Нас действительно едва не съели, — заметила девушка холодно. — А ты, я вижу, веселился от души. Хорошо, что почти все деньги у меня остались. Хочешь, я угадаю, где ты был?

Шантирец трезвел на глазах.

— Именно там, — произнёс он, попытавшись и в свой голос вложить побольше холода. — Возможно, это последний раз, когда я могу как следует отдохнуть. В чём дело, Лаис? Завидуешь?

Сестра шагнула ему навстречу, но Ользан схватил её за руку и удержал.

— Так там и для женщин есть такие же заведения, — продолжал Бревин. — Я уже говорил тебе, что в няньках не нуждаюсь.

К удивлению Ользана, девушка рассмеялась. От неожиданности он даже отпустил её руку.

— Для женщин, говоришь? — переспросила она. — Интересно, сколько здешних жителей знают, кто на самом деле их отец?..

— О чём это ты? — Бревин от удивления приоткрыл рот, а монах усмехнулся.

— Тебе мама не рассказывала, отчего дети случаются?

— А… — шантирец был явно разочарован. — Вон ты о чём. Ну, во-первых, у людей дети бывают только от людей и ольтов, а во-вторых…

— Белые браслеты, — неожиданно для самого себя перебил его Ользан. Ему показалось, что возле сжатых кулаков Коллаис заструилось синеватое свечение и ему это очень не понравилось. Вообще, никакого отдыха не получалось. — Такие фигурные, тонкие. — Все взгляды обратились на него. — С небольшими такими золотыми колосьями на застёжках. Продаются почти в каждой алхимической лавке.

— И для чего они, по-твоему? — подозрительно спросил Бревин.

— Как сказал бы Унэн — именно для этого. Чтобы случайно не размножиться.

— Так просто? — Коллаис с недоверием смотрела на художника. Тот кивнул и почувствовал, что краснеет.

— Кто бы мог подумать, — по губам шантирца блуждала глупая улыбка. — А я-то думал, что это… так сказать… символ профессии…

Коллаис переводила взгляд то на брата, то на Ользана. Наконец, она быстро повернулась к Бревину и наградила его оплеухой, от которой тот свалился и кубарем покатился по склону. Девушка презрительно поджала губы и молча направилась к своему шатру.

Ользан стоял, словно парализованный. Наконец он пришёл в себя и сделал шаг следом. Тут же чья-то рука поймала его запястье и вынудила с размаху сесть на землю. Он обернулся — это был Бревин, почти совсем протрезвевший.

— Сядь, — приказал он почти дружелюбно. — У тебя тоже лишней головы в кармане нет. Я знаю Лаис, уж поверь мне. Пусть остынет.

— И кстати, — подал голос Унэн. — Если уж ты взялся меня цитировать, то будь точным. Не «сказал бы», а «неоднократно говорил».

— Ожог, — пожаловался шантирец, осторожно прикасаясь к пострадавшей щеке. — Чем это она меня?