Осень призраков
Шрифт:
– Дурочка, – встряхнула ее Барбара. – Не слушай ее. Это смерть.
Все время, что они убегали прочь от дома, Барбара напевала что-то себе под нос. Кристину убаюкивал этот мотив. Погруженная в ходильную песнь, она не заметила, как очутилась на окраине города. Прошло никак не меньше нескольких часов, но Кристина не чувствовала усталости. Ноги работали двумя независимыми механизмами. Голова плыла над туловищем послушным воздушным шаром.
Дорогу преградил литой забор. Густой неопрятный сад шумел за ним, и его ночной голос не предвещал ничего хорошего. Над ветвями, как мавзолей посреди погоста, возвышалось массивное здание.
– Не обращай внимания, – голос Барбары звучал глухо и протяжно, как будто Кристина слушала ее под водой. – Нас ведь не испугать подобной ерундой?
Имей Кристина свободные руки, она ответила бы сумасшедшей, но сейчас это не имело значения. Кристина влюбилась! Она помнила эту сладкую резь в груди, невозможность дышать без ежесекундного осознания: да, люблю, приди – разделю!
– Ты тоже чувствуешь? – Барбара дышала с жаркой хрипотцой, ее хмельные глаза говорили о подлинном, непритворном наслаждении. – Что же здесь спрятано?!
Кристина не хотела уходить от ворот, но Барбара потащила ее вдоль забора, все дальше и дальше от центральной аллеи. Она что-то искала, проверяла каждый куст, проросший сквозь решетку, и наконец не смогла сдержать торжествующего вопля. Густая зелень скрывала погнутые прутья, дыру, удобную, чтобы сквозь нее смогли протиснуться две леди.
– Держись, – предупредила миссис Доплер и толкнула Кристину на ту сторону.
Ужас разорвал ее на части.
Когда палач отсекает жертве руку, мгновение оба молча смотрят на хлещущую кровь, айсберг кости, торчащей из развороченной мякоти. Шок душит боль. Затем раздается крик. Он твердит скорее об удивлении, невозможности принять происходящее, чем о реальном страдании. И только потом водопад боли стирает мир своим белым покрывалом.
С культей Кристины мелко капала кровь. Руки были оторваны по локоть. Она замерла в немом ошеломлении. Рот выталкивал наружу легионы воплей, разжимал челюсти так, что лопались уголки губ, но голос не шел.
Кристина рухнула наземь и поползла прочь от забора. Кроны нависли над ней, тая среди ветвей тысячи ночных пастей. Пожухшая крапива и сорная трава лезли в рукава и под юбку кривыми колкими пальцами. Кристина давилась сухими рвотными судорогами. Страх рвал и калечил. Где-то поодаль задыхалась миссис Доплер. Взрослых Фобос не щадил особо.
Ночной шум, затаившийся на время, обрушился на пришельцев с новой силой. Он скрипел и пророчил, надрывался, шкворчал и был отголоском звуков Страшного суда, который неминуемо застигнет грешников в постели, неготовыми, праздными и пустыми.
От диких усилий поддалась проволока на запястьях. Наваждение отступило. Кристина почувствовала, что руки по-прежнему заломлены за спину, ощутила их стянутость, каторжность, несвободность. Но проволока выкинула белый флаг. Кристина нащупала слабину, перекрутила проволоку, еще раз – и выдрала руки. Боль наконец-то занялась положенным ей делом – ворвалась в тело и оглушила рассудок.
Судороги
– Перестань! – рычала она. – Это же я! Ты не можешь! Я найду!
Кристина осторожно поднесла руки к лицу и разрыдалась от жалости к себе. Кисти распухли, вены вздулись и напоминали раскормленных пиявок. Кожа повисла надорванными перчатками. До локтя тянулись кровавые узоры. Но она была жива! Жива и свободна. И не собиралась больше повторять глупых ошибок.
Ноги на удивление стойко приняли ее вес. Кристина почти не шаталась. Руки полыхали огнем, кровь пробивалась в них с боем. Волосы облепили лицо и шею, тело покрыла мерзкая испарина, но Кристина собрала в комок всю боль и мерзость, что произошли с ней за последние сутки, и выплюнула вместе с ними лишнее и малозначимое. Ее компас указывал на истинный север. Направление выжить.
Шаг дался ей с трудом. Второй потянулся за первым, как бусина сползает по нитке. Ноги вспомнили, как ходить, и заспешили друг за другом, вне себя от ужаса, что их могут разлучить и бросить здесь, в сырой темноте, гнить в одиночку.
– Стой! – задыхаясь, прокричала Барбара. – Дура! Стой! Что ты творишь?!
Кристина берегла дыхание. Она пронеслась мимо беседки, густо заросшей плющом, и помчалась вдоль стены здания. В темноту. Вслед ей неслось отчаянное:
– Он заманивает!.. Не глупи!..
Кристина доверилась тропинке, бегущей вдоль центрального здания куда-то в глубину сада. Ноги, точно опомнившись, срывались едва ли не на галоп. С каждым шагом в Кристине прибывало уверенности, что она вырвалась.
Кристина не заметила ступенек и кубарем покатилась под наклон. Когда-то здесь был бассейн. Сейчас его завалили палая листва, мусор и поломанная мебель. В последний раз им явно пользовались как выгребной ямой. Кристина порадовалась, что не рухнула с глубокой стороны. Сил выбраться из этой ловушки у нее бы не нашлось.
С обратной стороны здания забор был выше, прутья переплетались чаще, а кромку венчали частые ржавые пики. Кристина попробовала взобраться по решетке, но руки отказались держать тело.
В тени основного здания скрывалась постройка поменьше. Если взобраться на ее крышу, можно перепрыгнуть забор. Смерив взглядом десять футов решетки, Кристина обнаружила, что не находит эту мысль глупой или абсурдной. Опасность сломать руку или ногу перестала что-либо значить перед лицом повторного плена.
Кристина вспомнила, что видела облезлую стремянку в помойном бассейне. Напрягаясь из последних сил, сумела выволочь ее наружу. Раны на запястьях размазались алым. Боль натянула струны через порезы и взяла первый аккорд. Высоты стремянки не хватало, чтобы перелезть забор, но дотянуться до козырька над входной дверью, с которого потом залезть на крышу, оказалось намного проще.
Черепица хрустела под ее ногами, как сварливая старуха. Кристина слышала, как стонут потолочные балки. Залезть на крышу не составило особого труда. Теперь нужно собрать волю в кулак, разбежаться и… Дурацкое сравнение. Кристина опять не смогла сдержать слез. Кулаки не сжимались. Руки так сильно болели, что впору было выть в голос.