Осень

Цзинь Ба

Может быть, Цзюе-синь шутит? — с безразличным видом промолвила госпожа Ван.

Теперь Цзюе-синю стал ясен их замысел. Рассерженный этой мелкой интригой, он резко возразил:

— Тетя и вы, Чэнь итай! Я сегодня действительно не слышал от вас ничего подобного. Если бы вы сказали хоть слово — я немедленно взял бы деньги.

— Я не говорила? Да как у тебя язык поворачивается? — завопила, вся покраснев, Чэнь итай.

— Ну, зачем такие грубости, Чэнь итай? — вступила в спор госпожа Ван, обращаясь к Чэнь итай, но адресуя свои слова Цзюе-синю. — Что пользы ругаться? Делото ведь ясное: кто виноват, тот

должен отвечать. Ведь мы про деньги говорили, что надо их взять? Говорили. Ну, конечно, Цзюе-синь забыл. Теперь, после пожара, их уже оттуда не возьмешь. А мне в конце месяца понадобятся деньги на расходы. Да и тебе без денег не обойтись. Так что уж попросим молодого барина придумать что-нибудь.

Цзюе-синю казалось, что какой-то острый нож поворачивается у него в сердце. Пытка эта была невыносима, но еще более невыносимым казались ему предстоящие оскорбления и обиды (а это он мог предвидеть). Он не мог сломить этих женщин, как не мог просить их о пощаде (зная к тому же, что это бесполезно). Он нуждался только в покое, только в том, чтобы с честью выйти из создавшегося положения. Он не понимал интриг и тем более беспринципного лавирования. В такие моменты он даже не мог собраться с мыслями. Поэтому, подавив в себе возмущение, он, наконец, прямо сказал им:

— Хорошо, тетя, хорошо, Чэнь итай, будем считать, что вы говорили; будем считать, что я забыл. Я вам выплачу — и покончим с этим. Вы, Чэнь итай, взяли двести юаней, и у вас оставалось еще триста; и у вас, тетя, сто. Послезавтра к вечеру я пришлю вам деньги, А сейчас давайте покончим с этим. — Он тоже раскраснелся и, закончив, крепко закусил губу, боясь, что расплачется в их присутствии. Цуй-хуань, которая давно уже принесла воду, подала ему отжатое полотенце. Он тщательно принялся вытирать лицо, не желая больше разговаривать с ними.

— Пойдем, Чэнь итай. Что понапрасну говорить, если он высказался так ясно, — произнесла госпожа Ван, хотя и довольным голосом, но не без иронии. — Ведь он, и верно, лишнее слово боится сказать. Подождем до послезавтра, когда деньги пришлет. — Обе еще раз смерили Цзюе-синя презрительным взглядом и, не попрощавшись, демонстративно вышли, уведя с собой Цзюе-ши.

Цзюе-синь проводил их взглядом. В этот момент из-за двери донесся их смех.

— Ну, что же, нападайте на меня все. Может, когда доведете меня до смерти, тогда успокоитесь, — раздраженно сказал он, возвращая полотенце Цуй-хуань.

— Зачем вы говорите такое, барин? — жалобно спросила Цуй-хуань. — Не стоит сердиться из-за этого.

Цзюе-синь удивленно, но внимательно посмотрел на девушку; чудесные глаза ее были полны слез, блестевших словно драгоценности. Это были глаза совсем другого человека. Цзюе-синь почувствовал, как в нем зарождается какое-то теплое чувство. Растроганный, он некоторое время не мог найти слов для ответа.

Из спальни выбежала Шу-хуа.

— Вот две ведьмы! — процедила она. — Как я жалею, что не могу надавать им пощечин. — И с нежностью упрекнула брата: — Слишком ты добр, Цзюе-синь. Ведь не потратил же ты их деньги! Почему же ты должен платить? Ведь их наглость так и лезет в глаза: узнали про пожар и давай здесь дурака валять, И ты опять попался на их удочку? Да я бы на твоем месте ни за что не платила. Пусть сами сходили бы в контору!

— Ты не понимаешь, Шу-хуа, — скорбно покачал

головой Цзюе-синь с таким видом, будто его незаслуженно обидели. — Они на все способны. Это несчастье моей жизни, что я встретился с ними на своем жизненном пути. Что же я могу поделать?

— Не верю я в твои методы. Ну-ка, скажи, чего ты добился за эти несколько лет? Цзюе-минь и Цзюе-хой всегда говорили, что твой «принцип уважения» только вредит тебе самому и тем людям, которым ты симпатизируешь, — раздраженно спорила Шу-хуа.

Донеслись удары гонга — било одиннадцать часов. Тяжелые металлические звуки, словно предупреждающие о чем-то, оттенили смысл сказанного Шу-хуа: Цзюе-синь больше не мог защищаться.

Утром следующего дня Цзюе-синь отправился в торговые ряды. Паланкин пришлось остановить у перекрестка. У подъезда к торговым рядам было еще полно зевак, которые запрудили почти всю улицу. Цзюе-синь с трудом пробрался к подъезду, над которым по-прежнему вздымалась высокая надстройка, и заглянул внутрь, но ему удалось разглядеть только кучу черепков, щебня да закопченные, вот-вот грозившие рухнуть пролеты. Внутри можно было пройти только по одному проходу. Охранявший вход полицейский узнал Цзюе-синя и пропустил его внутрь.

Не прошел он и нескольких шагов, как в нос ему ударил удушливый запах гари и вонь. По мере того, как он пробирался вперед, отбрасывая ногой мешавшие куски черепицы и обломки кирпича, запах становился все резче. Отовсюду поднимался едкий, терпкий дымок. Кроме груд черепицы, ничего не было видно — всюду только черепки и ни одного помещения, даже части помещения, которое показалось бы ему знакомым. Кое-кто попадался ему навстречу (народу было немного) — это были главным образом знакомые приказчики лавок, что-то искавшие в грудах мусора. Некоторые кучи еще дымились, и их то и дело поливали водой из вёдер.

Да, это был конец. Он не мог найти даже следов своей конторы. Только двое-трое одиноких служителей беседовали о чем-то, стоя у кучи щебня и мусора — как раз в том месте, куда он приходил ежедневно, эти несколько лет. Побродив здесь немного, Цзюе-синь решительно направился к выходу.

Из торговых рядов Цзюе-синь отправился на дом к управляющему Хуану, чтобы обсудить меры возобновления деятельности, и застал там несколько сослуживцев. Разговор был недолог — собравшиеся не смогли принять никаких важных решений, кроме того, что условились ждать до внеочередного собрания пайщиков на следующей неделе.

Распрощавшись после завтрака, Цзюе-синь зашел в знакомую меняльную лавку. Он хотел выплатить госпоже Ван и Чэнь итай четыреста юаней, а наличных денег у него было недостаточно. Пришлось прибегнуть к кредиту. Но так как в этой лавке ему обычно с охотой ссужали деньги в кредит, вопрос о займе был улажен с полуслова.

Покончив с этим, Цзюе-синь направился в дом Чжоу. Тело Мэя только что уложили в гроб, и Цзюе-синю не удалось взглянуть на него еще раз. Гроб стоял во внутренней гостиной. Перед ним в траурном платье стояла на коленях горько рыдавшая жена. Рядом всхлипывала Юнь. Госпожа Чэнь, глаза которой покраснели и опухли, обсуждала с мужем и старшей сестрой вопрос об аренде помещения в «Чжэцзянском землячестве» для устройства «комнаты поминовения» на срок траура. Чжоу Бо-тао, увидев Цзюе-синя, тут же остановил его и попросил помочь.