Осень
Шрифт:
— Майор, Ева начала движение.
Мисато повернулась на голос. Второй лейтенант Тецуро старательно вытирал кровь из ушей, надеясь избежать госпиталя, но разговаривал по-прежнему слишком громко.
— Свяжитесь с ним и укажите координаты для посадки. И дайте пинка телеметристам, пусть отвлекутся от своих любезных частиц.
— Есть майор. Могу доложить, что связи с капитаном Нагисой пока нет.
— Как нет?
Подняв бинокль, Кацураги навела его на Еву-01. Машина, слабо подруливая стабилизационными двигателями, кружилась на месте. Пара рывков, и
— Ева удаляется!
— Телеметрия отторгнута!
— Инверсия сигналов!
Кацураги посмотрела вслед удаляющейся машине и опустила прибор. На нее смотрели встревоженные взгляды, кто-то продолжал непонятно зачем выкрикивать данные о скорости и дистанции до взбунтовавшейся единицы.
Расстояние увеличивалось, и Мисато распорядилась:
— Срочный канал связи с командующим Икари.
Люди замерли, а майор поднесла к уху тяжелую трубку. Там была тишина, означавшая, что Икари уже на связи. Не отрывая взгляда от уменьшающейся точки, майор Кацураги спокойно произнесла:
— «Оранжевый код», господин командующий. Мне нужно разрешение на пуск N^2 ракет.
Каору обвис на управляющих рычагах, слегка подавшись вперед.
«Ну, вот и все».
Цели больше не было. Ангела переварил воздух планеты, он исчез, Ева послушна каждому его движению, нет тени, нет страха, и даже прошлое подернулось дымкой после этой синхронизации.
Разум подсказывал ему, что будут еще Ангелы и бои, что Ева не так проста, что нужно еще найти общий язык с начальством, что играть с армией по правилам армии — это весело. Но это утро, этот колодец, этот рассеявшийся столб света…
«Ничего этого уже не будет».
Нагиса рассмотрел себя глазами машины и теперь отчетливо понимал: это будут обслюнявленные игрушки, старые — подкрашенные, но старые. Всю свою жизнь он искал новую игру, усложнял правила, бегал от развлечения к развлечению, а когда дозволенные цацки закончились еще в глубоком детстве, — от одной статьи уголовного кодекса к другой.
«Обидно. Я понял это, когда сыграл в самую последнюю игру».
Ева вздрогнула, и прежде чем Каору понял, что происходит, системы машины пошли разноцветным фейерверком сигналов. Пилот задергался, отсекая те цепи, которые сообщали о повреждениях, и последней была оптическая подфункция.
В кабине потемнело.
Каору в отчаянии нащупал свои глаза — глаза своего родного тела, и выдохнул.
«Всего лишь машина. Всего лишь Ангел. Всего лишь частицы».
Обзорные экраны вспыхнули с новой силой, щедро усыпанные навигационными данными, а прямо посреди поля зрения алым гигантом висела Ева.
Другая Ева. Красная.
Каору смотрел на алого собрата, который возник из ниоткуда, и боролся со странным ощущением нереальности происходящего. Над тупо обрезанной мордой невозможной машины виднелась маркировка «02».
«Но…»
Ева задрала хвост, повела фюзеляжем, и Каору в последний момент увел ноль-первую в сторону — прочь от очереди тридцатипятимиллиметровой
«Попадание по касательной, — доложила машина. — Статус повреждения: ноль-ноль».
Нагиса вжал кнопку связи, но на периферии его поля зрения мерцал сигнал отказа систем дальней коммуникации. Зато на красной машине со связью все было в порядке. Развернулся экран видеоконференции, и в рамке этого экрана показалось удивительно знакомое лицо.
— Какой же ты беспомощный, — сказала капитан Сорью. — Трус.
Бесшабашно-веселое выражение лица, живые, пронзительные глаза, вызов и призыв одновременно. Экран видеосвязи пропал, а красная Ева, развернувшись, отстрелила дымовую шашку и понеслась прочь. Нагиса выровнял скапотировавшую машину, двигая рычажки ускорителей вперед: его игра все еще продолжалась.
Новая игра.
Лес, лес, лес. Бесконечный и бескрайний, а осенью еще и мертвый. Опавшая листва шуршит под ногами, с небес давят серые тучи. Серость, тоска и сырость. В такую погоду следует закутаться в теплый плед, сесть у камина, пить горячий глинтвейн да разговаривать о чем-нибудь с лучшим другом. Но вместо лучшего друга у тебя «Ружье», вместо горячего глинтвейна — пахнущая болотом холодная вода из ручья, а тяжелый сырой плащ заменяет плед.
Зато костерок был почти как камин.
— Может, разжечь его посильнее? — предложила Майя, глядя, как медленно нагревается вода в черной от сажи кофейной банке.
— Нельзя, — покачала головой Рей, задумчиво глядя на скачущие языки пламени.
— Думаешь, нас могут заметить?
— Не только.
— Эээ… — Ибуки ничегошеньки не поняла, но Аянами произнесла свою фразу так, что узнавать подробности перехотелось. — Тебе хоть полегчало?
Рей медленно кивнула, не отводя взгляда от пламени.
«Я сойду с ней с ума», — подумала женщина, закрыв лицо руками, чтобы не видеть синевласку.
Аянами, все также не моргая, продолжала смотреть на огонь. Когда поверхность жидкости пошла пузырями, она взялась за ржавую проволоку, на которой висела банка, и переставила импровизированный чайник на землю. От прикосновения горячего металла мох зашипел, и тонкие струйки пара окутали банку.
Вытащив из бокового кармана брикет в желтой упаковке, она стала его растирать.
— Его надо заваривать прямо на огне, — устало подсказала Майя. — Зря сняла.
— Я знаю, — ответила Рей, облизывая обметанные губы, — но кипяток быстро не выпьешь.
— Но ведь не заварится же толком, — запротестовала Ибуки.
— Не… Кх… — Рей закашляла сухим грудным кашлем, который буквально выворачивал легкие. Спустя минуту она наконец смогла закончить фразу:
— Не страшно. Переварится и так.
— Можно тогда просто его загрызть и запить водой, — недовольно проворчала женщина.
Аянами замерла на мгновение, после чего вскрыла упаковку и вытащила из нее не до конца размятый кусок пищевого концентрата желтоватого цвета.