Осенний безвременник: сборник
Шрифт:
— Разумеется, вполне естественно…
Юлия вышла.
— Черт знает что!..
— Это вы мне говорите, инспектор?
— Нет, себе! Кто-то все время старается запутать нас, будто мы какие-то идиоты!..
— Разве?
— А вы не видите?
— Кто же это?
— Сию минуту он выскочит из коробочки и закричит: «Я-а-а…»
— Нечего подтрунивать надо мной.
— Не обижайтесь. Все равно я рад: даже если обстоятельства сложатся неблагоприятно для меня, пьеса будет!
— Да, вы правы, я до сих пор что-то не слыхал о комедиях-детективах. Убийства и самоубийства
В дверь позвонили, и вскоре в холл вошел высокий франтовато одетый молодой человек, обвел нас всех нахальным взглядом и, подбоче-нясь, остановился.
— Если не ошибаюсь, вы — «братишка»? — спросил Пирин.
— Так точно, я — «братишка»!
— Прошу, проходите, располагайтесь.
— Благодарю вас, вы очень любезны.
— Почему бы мне не быть с вами любезным? А кстати, что это у вас на лбу?
— А, ерунда! Вечером пристали два пьяных сопляка, слегка сцепились…
— Небось требовали у вас денег?
— А как же! Я им еще «на чай» дал!
— Прекрасно, я тоже обычно даю чаевы?…
— Не кажется ли вам, товарищ инспектор, что вы взяли не совсем подходящий тон? — вмешался Любен. В голосе его звучали плохо скрытые злость и ехидство.
— Извините, я несколько увлекся. Итак, — обратился инспектор к Любену, — сразу же после возвращения вашей жены от тети вы исчезли из дома, верно?
— Верно. Юлия тут же ушла снова — она отправилась к двоюродным братьям в надежде найти мать там, а мне нужно было пойти…
— В бар отеля «Балкан», вы уже говорили. Нo я не понял — почему нужно было, что заставляло вас пойти туда? Хотя, конечно, после семейного скандала вам захотелось развеяться, и вы оказались у Данчо — так, кажется, его зовут?
— У вас хорошая память.
— Следователь с плохой памятью — все равно что певец без голоса. Но вернемся слегка назад, а то мы, пожалуй, слишком пришпорили коня. Значит, ваша жена отправилась разыскивать мать, а вы остались с ее отцом наедине. Что же было дальше?
— Ну, он велел мне сесть. Я сказал: «Слушаю, товарищ командир!» — и сел.
— При чем тут «командир»?
— Я так называл его иногда. В шутку. Он ведь был когда-то командиром партизанского отряда.
— Что же здесь смешного?
— Да, вы правы, обстановка не располагала к шуткам, но у меня не всегда хватает такта… Он извинился за пощечину — ему показалось, что я на его глазах поднял руку на Юлию. Я сказал, что это ошибка, недоразумение. Юлия скоро придет и подтвердит, что я говорю правду. Он задумался: «Может быть, я ошибся… Мне хотелось спать, я был зол… У злости и страха глаза велики…»А потом стал объяснять, что именно его так разволновало: «Ваши отношения, состояние матери Юлии, и я не совсем здоров…» На самом деле он был очень здоровым человеком, товарищ инспектор, очень здоровым!
— Ясно. Что еще вы можете вспомнить, чтобы помочь следствию?
— Может быть, это слишком интимная тема, но я всё-таки расскажу… Он признался, что, когда я стал бывать в их доме, он полюбил меня. Именно так он сказал. А я ответил: «Ты остыл ко мне, потому что я не выказываю ежечасно преклонения перед
Он: «А мне и не нужно этого. Мы не любовники, чтобы уверять друг друга во взаимности, я еще не выжил из ума. Самое горячее мое желание — чтобы вы были счастливы…»
Я: «А почему ты думаешь, что это не так?»
Он: «Будем говорить откровенно. Что нужно здесь этой женщине?»
Я сказал ему, что Анна приходит ради брата.
«Братишка» продолжал нагло сверкать зубами и вдруг вставил:
— Да, она ради меня приходит! Если между ними что и было, то давно кончилось. Сейчас она приходит только ради меня.
Любен с неприязнью посмотрел на него и продолжал:
— Потом он потребовал, чтобы я поклялся, что не совершу какой-нибудь глупости из-за нее и не брошу его дочь. Чтобы я, если захочу, встречался с Анной в другом месте, но в дом ее не приводил. Я ответил, что мне просто стыдно слушать такие слова. А он — он вынул пистолет и опять стал требовать, чтобы я поклялся, теперь уже под дулом пистолета! Я сказал ему, что он сошел с ума, что его партизанское время давно прошло. И чего он боится? Измены? Так ведь мы устроены по-другому! Никакие ритуалы и фетиши нас не свяжут! И для того ли мы покончили с церковным браком, чтобы клясться под страхом выстрела?! А он все просил меня поклясться, хотя бы ради него. Это меня разозлило окончательно — и тут я сделал ошибку… Мне не надо было ему этого говорить!
— А что вы сказали?
— Ну… я не помню точно, ну, в общем, что он давно уже всего лишь экспонат для музея революционного движения… Мне не следовало говорить так. Он весь побагровел, поднял пистолет — я думал, он хочет выстрелить в меня, а ему просто плохо стало. Он упал в кресло, я подбежал к нему: «Папа! Что с тобой?! Может, доктора вызвать?» А он: «Оставь меня…» Сознания он не терял, без моей помощи встал с кресла и побрел к себе в спальню. Тут пришла Юлия и сразу спросила про отца. Я сказал, что он ушел спать. Это правда…
— Возможно, все так и было. Значит, вы подумали, что отец направил пистолет на вас? Вы утверждаете, что у него было намерение убить вас?
— Нет… Сейчас я не уверен в этом, но тогда, в той обстановке мне определенно показалось, что он хочет выстрелить в меня. И в этот момент ему стало дурно… Нет, знаете, он был неплохим человеком. Он страдал манией неоцененности — ему казалось, что жизнь его прошла, он уже стар, а вершин все-таки не достиг и о нем забыли… Сейчас я понимаю, что был с ним груб, ведь он больной человек…
— Нервы?
— Очевидно.
В этот момент в холл неожиданно вбежала Юлия, она услышала последние слова мужа и закричала:
— Неправда! Неправда все это!
— Не волнуйтесь… — попытался успокоить ее Пирин. — Ваш супруг сам себе противоречит. Всего десять минут назад он заявил нам, что ваш отец был здоровым человеком, очень здоровым.
— Но, Юлия, ты ведь сама мне говорила…
— Мой отец не был болен, и нервы у него были крепкие. Любен очень хорошо это знает!
— Юлия, пожалуйста, не перебивайте нас, вы мешаете нам и себе…