ОСЕННИЙ ЛИС
Шрифт:
– Куда его, Ваша Милость? – спросил один.
– Везите в замок. Травы тоже заберите. – Граф перехватил колючий взгляд рыжего бродяги и ухмыльнулся. – Браслет покамест я себе возьму – а ну, как истинный хозяин объявится! А ты не очень-то горюй: тебе другой подыщем… даже два!
Он хохотул, и челядь засмеялась тоже. Обернулся к ловчему:
– Эй, Варга! Что там псы твои – еще способны бегать? Давай, подымай их!
Тот вскинул рог и затрубил, граф тронул вскачь коня вослед собакам, и вся охотничья орава с гиканьем и свистом умчалась прочь.
Два всадника остались на поляне.
* * *
Странник молчал, качаясь вверх и вниз на крупе лошади. Руки, связанные за спиной, выворачивало из суставов, лука седла врезалась в бок. Хотелось пить. По счастью, лошади шли шагом, но все ж к концу пути боль поглотила все другие чувства. Изредка приподнимая голову, он видел, как приближаются массивные серые стены, но и тогда половину картины закрывала широкая конская спина.
Громада замка вырастала медленно. Рыжеволосый странник видел в своей жизни замки, и не раз, но этот затмевал все, виденное ранее. Деревья перед ним вчистую были снесены версты на полторы во все четыре стороны, наверное, чтоб не подобрался враг. Стены, высокие и неприступные, венчались мощными квадратами зубцов. Вокруг был ров с водой, застылый в серый лед и заметенный снегом. Шесть башен разной высоты смыкали стены по углам, а в самой середине, словно замок в замке, высились четыре башни огромной цитадели.
Во дворе было тихо, да и некому тут было шуметь – два стражника в воротах, конюх, подбежавший расседлать коней, да женщина еще не старых лет, что шла куда-то прочь с пустой корзиной – вот и весь народ. Если кто и был еще, то предпочитал сидеть в тепле. Снег, черный и истоптанный, лежал во всех углах. Полоскалось белье на ветру. Пахло дымом и горелым молоком.
Странника стащили с коня.
– Что граф? – спросил, зевая, конюх. – Все еще охотится?
– Угу, – с ленивой неохотой отозвался один из всадников. – Отведи коней, да разыщика Хорию. Да поживей, а то мы и так устали, да стоять еще тут…
Тот кивнул, увел лошадей в конюшню и после скрылся в замке.
Они здесь все были какие-то сонные – и всадники, и этот конюх, и два стражника у входа. И даже Хория – кузнец лет сорока, до глаз заросший черной бородой и широченный, как сундук, казалось, тоже только встал с лежанки; а может, так оно и было. Был миг, когда страннику почудилось, что он уснул и видит сон – бредовый, страшный, но все же – сон, но миг прошел, вернулась боль в заломленных руках, и наважденье сгинуло.
– Чего с ним делать-то? – спросил кузнец.
– В подземелье.
– А… Ну-ну…
Пленника втолкнули в полутемную кузницу, развязали ему руки и содрали с плеч тулуп. Держали крепко и умело – толком и не пошевелишься. Хория затеплил трут и долго раздувал огонь, сопя и кашляя, затем накинул жженый войлочный передник, мехами раскалил две малые заклепки и нашарил на стене браслеты кандалов. Длинная цепь, зазвенев, потянулась по камням. Кузнец смерил взглядом железные кольца, кивнул и
– Руки.
Наручники он заклепал, почти не глядя – привычная, видать, была работа, – и после, положив углей в горшок, направился к подвалам. Рыжего парня под руки тащили следом. Спустились узкой лестницей куда-то вниз. В стене вдруг обнаружился горелый факел, кузнец зажег его и потянул за ржавую скобу, отворяя старую, белесую от мерзлой плесени дверь. Шагнул вперед и оглянулся:
– Куда его?
– Да все равно, куда, – ответил стражник, державший в руке цепь от наручников. – Вон, туда, хотя бы.
Кузнец замялся:
– Туда не надо бы – там баба.
– Да не один ли черт! – ругнулся тот. – Сади, где знаешь!
В подвале было сыро и темно. Свет факела плясал над головой. Со всех сторон давил холодный дикий камень, казалось, что неровная кладка потолка вот-вот обрушится.
Хория выбрал третью дверь. Замков здесь не было – лишь толстые тяжелые засовы. Дверь вела в темницу – комнатушку пять на пять больших шагов, с земляным полом и двумя лежаками у стен. На одном из них бугрился ворох серого тряпья, от которого к кольцу в стене тянулась цепь – другое такое же кольцо было пустым. В окно, настолько маленькое, что решетка там была бы лишней, сочился тусклый зимний свет. Кузнец ушел и вскоре вновь вернулся с маленькой жаровней. Цепь закрепили на кольце и удалились прочь.
Воцарилась тишина.
Тот, кто назвался травником, постоял с минуту, о чем-то размышляя, окинул взглядом пол и потолок, покосился на окошко. Шагнул было к двери – цепь натянулась, не пуская. Понятно стало, почему в двери нет замка. Он опустился на лежак, рассматривая руки, поскреб ногтем еще теплые головки заклепок. Ковка была прочная и глухая – такую и зубилом не сразу собьешь… Там, где обожгло железом, кожа вздулась волдырями. Он вздохнул и выругался.
Куча тряпок на соседнем лежаке раздвинулась, явив на свет чью-то заросшую пегими космами голову. С минуту они молча расматривали друг друга.
– Ты кто? – спросила, наконец, голова. – Холоп, иль кто еще?
– Странник я, – помедлив, ответил рыжий парень.
– И за что ж тебя сюда?
– Попался графу на охоте под горячую руку.
– Понятно…
Обладатель головы выпростал наружу руки, тоже – скованные цепью, и сел, кутая в рваное одеяло худое, прикрытое грязными тряпками тело. Поежился, поскреб ногтями в бороде.
– Слышь, рыжий, – он вдруг покосился на окно. – Что там сейчас, снаружи?
– День.
– Нет, а вообще?
– Вообще – зима, – помедлив, ответил тот. – Февраль.
– Февраль… – задумчиво повторил узник. – Уже февраль… – Он посмотрел на своего негаданного собрата по несчастью и вздохнул. – Я – Миклош, а тебя как звать?
Ответа не последовало.
* * *
С приездом графа что-то изменилось. Наверху забегали, засуетились, но вскоре снова все притихло. Под вечер заявился стражник и принес еду – миску чечевичной каши, а для рыжего странника приволок старое драное одеяло, без которого к утру тот наверняка замерз бы насмерть. А после все о них забыли.