ОСЕННИЙ ЛИС
Шрифт:
– Ты можешь снять боль, знахарь?
Парень хотел развести руками – цепь звякнула, прервав движение на полпути, и он пожал плечами.
– Мои травы, – хмуро сказал он. – Их нет.
Владислав Цепеш сделал знак слуге:
– Пойди и принеси котомку с этого… куда вы там ее забросили? Короче – неси.
– Но мы… – начал тот неуверенно.
– Быстро! – рявкнул граф, и тот умчался со всех ног. Через несколько минут мешок, слегка подмокший, но в остальном невредимый, лег перед травником на стол. Травник зубами сдернул мокрый узел и долго перебирал свои травы и коренья,
– Ну, чего там еще? – спросил, нахмурясь, граф.
– Воды горячей, лучше – кипятку, – сказал угрюмо тот, неловко засучивая рукава. – И руки надо бы помыть, – он поднял грязные ладони. Браслеты кандалов скользнули вниз, к локтям, открывши две кровавые полоски на запястьях. Граф скривился и плюнул с отвращением. Махнул рукой, распоряжаясь – тут же двое слуг втащили бадью с водой и большой горшок с кипятком.
– Нож, – попросил травник. Оруженосец за его спиной напрягся, посмотрел вопросительно на графа – тот кивнул – и вынул из ножен короткий разделочный нож. Протянул рыжему знахарю и после смотрел, не отрываясь, как тот крошил сухие жилистые стебли зверобоя. Одна, другая, третья – травы так и сыпались в горшок. Наконец он остановился, вытер нож о рубаху и вернул его Кришану.
– Готово, – сказал он и повернулся к графу. – Пей по кружке каждый день, и боль пройдет.
Граф усмехнулся и махнул рукой:
– А ну, отпей-ка прежде сам.
Не говоря ни слова, тот зачерпнул настоя, подул, остужая, и выпил все до дна. Поставил кружку на стол.
– Ладно же, – кивнул угрюмо пан Владислав и глянул на Кришана. – Отведи обратно этого… Если к вечеру не окочурится, так и быть – спробуем зелье. – Он снова повернулся к знахарю. – Коль поможет – твое счастье, травник. Нет – пеняй на себя. На кол не посажу, но плетей отведаешь… Эй вы, олухи! Травы не выбрасывать – найдите место, где посуше и там схороните. А тронет кто – головы поотрываю… А теперь – пошли все вон!
Кришан кивнул, не говоря ни слова, подхватил свисающий конец цепи и подтолкнул пленника к двери. Тот глянул на него через плечо, сощурился недобро, но смолчал и двинулся вперед по коридорам, то и дело останавливаясь, пока Кришан затворял за ними двери – по замку гуляли сквозняки. В подвале он с рук на руки сдал пленника тюремщику и ушел. Железо грелось, кузнец, как ему и было приказано, еще ждал. Цепь сунули в кольцо, склепали звенья. Кузнец ушел, собрав свой инструмент, и дверь за ним закрылась.
Парень все также молча опустился на лежак, поежился от сырого холодка и потянул к себе одеяло. Миклош завозился – из-под вороха серых тряпок показалась косматая седая голова.
– Гляди-ка, жив! – ощерился он. Сел, почесался, звякая цепями. Кивнул на потолок. – Чего ты там делал-то?
– Графа пользовал, – ответил хмуро тот.
– Самого?!
– Угу.
– И что, – ахнул Миклош, – неужто не отравил душегуба?
Тот покачал головой.
– Ну и дурак! – он плюнул яростно и вновь полез под одеяло. – Так и так – подохнешь, – проворчал он оттуда. – А мог бы запросто его с собою прихватить – все ж людям польза…
Вскоре он захрапел.
Боль, как видно, донимала
За окном темнело.
– Возьми мой хлеб, – сказал вдруг странник, когда Миклош проглотил свою долю. Старик поперхнулся, глянул недоверчиво:
– Это ты с чего вдруг?
– Все равно пропадет, – непонятно ответил тот, отломил корявую жесткую корку и пододвинул остальное Миклошу. – На, ешь. Воду оставь! – добавил быстро он, когда тот потянулся к его кружке.
– Ага… Значит, помирать ты еще пока не собираешься, – кивнул тот задумчиво.
– Успеется, – буркнул травник.
Он всухую дожевал горбушку долго еще сидел неподвижно, молчал, разглядывая скованные руки. Отставил в сторону нетронутую кружку и осторожно развернул закатанный рукав. Разжал кулак – на ладони остались лежать шесть сморщенных сушеных ягод – четыре черных и две красные.
– Это что там у тебя? – Миклош вытянул шею, пытаясь что-то разглядеть в неверном сером свете, лившемся снаружи в узкое окно. – Ягоды какие, что ль?
– Ягоды, ягоды… Ты вот что, – он поднял взгляд. Глаза его блеснули. – Что бы со мной ни приключилось, не трогай их, ясно?
– Куда уж яснее… А что это?
– Даст бог, так потом объясню, а пока что – молчи.
Травник умолк и нахмурился, рассеяно катая ягоды по ладони.
Четыре черные горошины росли когда-то в чаще леса близ болота – то был редкий в здешних сухих местах черногон, сладковатый на вкус и гибельный, как сама смерть. Парень и сам уже не помнил, зачем прикупил в городской лавке вместе с прочими травами дюжину этих черных морщинистых шариков.
Две красных ягоды, еще хранившие сухую пуповину черешка, созрели высоко в горах, на тонком стебле перегибели. У волохов любой ребенок хоть раз, да испробовал на себе это сильнейшее рвотное.
Травник вздохнул и, больше не колеблясь, сунул в рот четыре черных ягоды и принялся жевать. Язык мгновенно занемел. Травник глотнул воды, и подождав, пока не зашумело в голове, заел все это дело красными ягодами.
Дурман свинцом заполнил тело, сердце вдруг забилось редко, и каждый удар гулко отдавался в голове. В горле было сухо. Он сглотнул и потянулся за кружкой – рука подчинилась неохотно, медленно, будто чужая. Непослушные пальцы выломали щепку, укололи руку. Боли не было. «Пора!» – решил он.
Большой палец вышел из сустава неожиданно легко и быстро – травник аж сам вздрогнул от неожиданности, а вот с остальными костями пришлось повозиться. Он не хотел спешить, опасаясь растянуть суховязки. Шум в голове нарастал, перед глазами все плыло. Нахлынули забытые воспоминания. Дед Вазах ухитрялся поучать, даже вправляя ребятне выбитые в драке пальцы… Так… потом – вот так… Давайте, руки, ну пошевелитесь же!
Он закусил губу. Кость щелкнула, выскакивая прочь, и вдруг ладонь сложилась вдоль, как смятая перчатка. Тяжелый браслет звякнул о камни стены, повис пустой и закачался на цепи. «Господи Боже!» – ахнул Миклош.