Осенний призрак
Шрифт:
Та будто борется с чем-то, и Малин кажется, что, если спросить ее прямо, она заговорила бы и открыла некую тайну, которая повела бы их дальше.
— Он как будто был согласен с отцом.
— Вы злились на него за его аферы?
— Так вы знаете об этом?
Катарина разыгрывает удивление.
— Очевидно, отец допустил ошибку, доверив моему брату семейный капитал. Он никогда не был финансовым гением. Но была ли я зла? Нет. Вы знаете о датском наследстве?
Малин кивает.
— И вы по-прежнему верите, что мы
Малин смотрит на напарника. Его взгляд блуждает где-то за окном, и она пытается угадать его мысли. Карин Юханнисон? Может быть, а может, и нет. Ты ведь женат, Харри, хотя кто я такая, чтобы осуждать тебя? У нас общие тайны, Харри.
— Вам следовало бы рассказать нам об этом на площадке для гольфа, — укоряет Катарину Малин.
— На драйвинг-рэйндже, — поправляет Катарина и пожимает плечами.
— Как вы думаете, почему ваш брат убегал от нас?
— Он сел за руль пьяным и не хотел угодить на месяц в тюрьму. Фредрик страшно пуглив, как я уже говорила.
— Вы живете здесь одна? — спрашивает Малин.
— Да, я живу одна с тех пор, как развелась.
— А дети есть?
— Нет, слава богу.
— А любовник? Врач. Он живет здесь?
— Что вам до него?
— Простите, — извиняется Малин. — Разумеется, нам нет до него никакого дела.
— Здесь нет никакой любви, — еще раз поясняет Катарина. — Всего лишь несколько сеансов действительно хорошего секса — вот что время от времени нужно женщине. Вы ведь знаете, как это бывает, да?
СМС от Туве.
«Слышала твое сообщение. Я была в кино».
Все верно. Она собиралась в кино.
Что мне ответить?
Малин отвечает: «Отлично! Я знаю». А не: «Ты приедешь вечером?»
Харри за рулем. Везет ее домой, в квартиру.
Только бы выдержать еще один вечер одиночества, если он мне предстоит.
Юбки.
Рубашки.
Сандалии.
Фотоальбом.
Малин входит в свою квартиру и видит всю свою жизнь, сваленную на полу в кучу.
Сумки и коробки с ее одеждой, обувью, книгами и прочими вещами. Все аккуратно разложено. Когда Малин понимает, что произошло, ей хочется плакать, и она опускается на пол в прихожей. Однако как ни старается выдавить из себя слезу, ничего не выходит.
«Мои вещи — это я сама, — думает она. — Нет, это даже не я. Они скорее свидетельства бессмысленности моего нынешнего существования».
Янне приезжал сюда днем с ее вещами. Открыл входную дверь ее запасным ключом, а потом бросил его в почтовую щель.
Она хотела сама забрать вещи, когда Янне и Туве будут дома. Чтобы они пригласили ее к накрытому столу и предложили чего-нибудь горячего, чем она смогла бы отогреться после мороза одиночества, утолить свою жажду и утешиться.
«И вместо всего этого вся моя
Интересно, помогала ли Туве Янне? Неужели они сговорились против меня? С другой стороны, чего же я хотела? Ведь я ударила его. На глазах Туве. Как, черт возьми, я могла? И чем я лучше того отца и брата из нашего предыдущего расследования?
Боже, как же я скучаю по вам! Я скучаю так сильно, что моя тоска переходит границу допустимого, и вы исчезаете, заменяетесь чем-то другим.
Но почему здесь нет дочери? Туве, где ты? Здесь твои вещи. Ты ведь не могла забрать все с одного раза, ведь так?»
Малин сидит, прислонившись спиной к входной двери.
В руке бутылка текилы, но она не пьет. Вместо этого она достает папки с бумагами по делу о Марии Мюрвалль из сумки, доставленной ее мужем, и читает.
Она видит Марию Мюрвалль сидящей на полу, совсем как она сама сейчас, в другой комнате. Одинокую, изолированную, оглушенную, запертую в границах небытия, может страха, но не такого, который знаком всем нам, остальным.
Малин еще раз перебирает, прокручивает в голове обстоятельства ее дела. Что же случилось в лесу, Мария? Как ты оказалась там? Кто — он, она или оно — мог сотворить такое зло, откуда это? Откуда взялись эти острые живые ветви, изнутри разрывавшие твою плоть? Электрические пауки? Тараканы с полированными челюстями, пожиравшие твои ноги?
«Зло — это поток, сметающий все на своем пути», — думает Малин. Как будто тонны грязи обрушивает с горы неумолимая осенняя буря. Река смерти и насилия уничтожает все живое, оставляя после себя пустыню с кучами пепла. И мы, уцелевшие, поедаем друг друга, чтобы выжить.
Мы призвали на себя гнев. Выпустили его.
Форс поднимается, оставляя папки и вещи в прихожей, проходит в комнату Туве и смотрит на неприбранную кровать. Ей хочется, чтобы там лежала ее дочь, и она начинает плакать, когда понимает, что так или иначе, но эта кровать опустела навсегда. Вероятно, Малин никогда уже не придется переносить Туве с дивана в ее постель. Ребенка по имени Туве больше нет, есть молодая взрослая женщина. Ее дочь очень осмотрительна, здраво оценивает тех, кто ее окружает, и старается держаться как можно дальше от того, что может причинить ей боль. Женщина, чьи сны больше не невинны.
А во снах Малин сырость, темнота и мороз сливаются в одно целое. Они превращаются в поток черного света, источник которого есть тайна. Или, может, множество тайн.
— Я любил, — говорит чей-то голос. — Ищи меня в любви.
— Я сражался, — говорит он же.
— Ищи меня в сражении, — говорит другой голос во сне.
Змееныши, изрезанные в куски лезвиями газонокосилки, кишат у нее перед глазами, выбираются из клоак на знакомых ей улицах.
А потом голоса смолкают, и искалеченные змееныши исчезают.