Осенний призрак
Шрифт:
«Может, мне не следовало бы так откровенничать с ним», — сомневается про себя Малин. Но у нее слишком болит голова, чтобы думать о том, что стоит, а чего не стоит говорить, к тому же у них нет никаких оснований в чем-либо подозревать Дальстрёма.
— И все-таки, вы чего-нибудь добились в музыке? — интересуется Харри.
— Немногого, — отвечает Андерс. — На вечеринках в гимназии мои песни имели некоторый успех, но все кончилось, когда я стал студентом.
— Вы знали Йерри Петерссона?
— Совершенно не знал.
— Разве
— Нет. Он и Андреас Экстрём окончили Кафедральную гимназию, а я — Юнгстедскую.
— То есть вы совсем не знали Йерри? — уточняет Малин.
— Я только что ответил на этот вопрос.
— А Андреаса Экстрёма? Его мама сказала нам, что вы дружили.
— Это правда. Мы были неразлучны, защищали друг друга, сидели рядом на уроках.
— Вы выросли вместе?
— Да, ходили в одну школу в Лингхеме. Андреас переехал туда, когда учился в седьмом классе.
Малин вспоминает свои школьные годы в Стюрефорсе, своих одноклассников, рассыпавшихся по всей стране. Были среди них и хулиганы, которым нравилось обижать тех, кто казался слабее их. Юхан, Лассе, Юнни — она до сих пор помнит их имена. Малин до сих пор стыдно за свою трусость: сколько раз хотела она остановить их, пристыдить и каждый раз находила причину не делать этого.
— Но в гимназии вы уже не общались?
— Общались.
— Правда? Стина Экстрём говорила нам о другом.
— Мы общались, — повторяет Андерс Дальстрём. — Это было так давно, она могла забыть.
— Но ведь вас не было на той новогодней вечеринке у Фогельшё? — Голос у Харри хриплый и холодный, как дождь за окном.
— Нет, меня не пригласили.
Малин наклоняется вперед и всматривается в лицо Дальстрёма, как ей кажется, он прячет его за прядями редких черных волос.
— Ведь вы тяжело переживали его смерть, так? Вы потеряли друга…
— Тогда я особенно увлеченно занимался музыкой. Хотя, конечно, горевал.
— А сейчас у вас есть друзья?
— Какое отношение имеют мои друзья ко всему этому? Сейчас у меня не хватает времени встречаться со всеми ними.
— Что вы делали в ночь с четверга на пятницу? — задает Харри обязательный вопрос, ставя на стол пустую чашку.
— Работал. Вы можете спросить мою начальницу, я дам телефон.
— Мы спросим, — обещает Малин. — Это чистая формальность, — добавляет она, как бы оправдываясь.
— Все нормально, — понимающе кивает Андерс. — Делайте то, что вам нужно для того, чтобы найти убийцу Йерри Петерссона. Он порядочная свинья и заслужил наказание, если действительно вел автомобиль той ночью. Но убивать? Этому не может быть никакого оправдания.
— То есть вы все знали? — спрашивает Харри.
— Что именно?
— Что машину вел Петерссон?
— Я только что об этом узнал, — Дальстрём показывает рукой в сторону Форс. — От нее.
— Можно попросить ваш рабочий телефон? — Малин делает последний глоток из своей чашки и смотрит на Харри.
Когда
Как заманчиво горят окна соседнего паба! Изнутри слышится музыка, шум. Малин представляет себе, как через несколько минут будет сидеть за барным столиком с бокалом бочковой текилы в руке.
— Заходи! — скомандовал Харри, попрощавшись с ней. Он проследил, чтобы она вошла в подъезд.
Малин закрыла за собой дверь, но не стала подниматься в квартиру. Стояла и слушала голосовые сообщения на мобильном. Одно было от Туве. «Как они там с Янне? — подумала Малин. — Вот уже неделя как я не виделась с ними».
Она позвонила начальнице Дальстрёма в дом престарелых, и та обеспечила ему алиби: порывшись в бумагах, подтвердила, что он работал в ночь убийства.
Малин убрала мобильный и вышла на улицу. Вывеска паба горела теплым, уютным светом, обещающим покой. Форс все еще страдала от вчерашнего похмелья, но теперь к плохому самочувствию добавилась тоска по любимым людям, грусть, отчаяние, и Малин захотелось войти в паб.
Но тут раздался звонок. Папин номер.
— Привет, папа.
— Привет, ты уже дома?
— Да, я уже вернулась. Работала и вчера, и сегодня.
— Ты понимаешь, что мама спрашивала, куда ты подевалась?
— Ты ей объяснил?
— Я сказал, что тебе позвонили с работы и ты была вынуждена срочно уехать в аэропорт.
Ложь.
И тайна.
Они всегда рядом, как две сестры.
— Как там Туве?
— С ней все в порядке. Она ждет меня в квартире, а я сейчас стою на улице. На ужин мы приготовим бутерброды с вареными яйцами.
— Передавай ей привет.
— Хорошо, я увижу ее через несколько минут. Извини, мне кто-то звонит. Пока.
Малин входит и подъезд, поднимается по лестнице и вставляет ключ в замочную скважину. Открывает дверь.
На полу почта, рекламные проспекты и под ними белый конверт формата А4 с ее фамилией и именем, выведенными аккуратным почерком синими чернилами. Без штемпеля.
Малин подбирает почту, проходит на кухню и бросает рекламные проспекты на стол. Потом ножом вскрывает конверт и вытаскивает его содержимое. В нем много фотографий. Разглядывая черно-белые снимки, Малин чувствует, как ее начинает знобить от ужаса, это чувство постепенно сменяется злобой, переходящей в страх.
Папа возле своего дома на Тенерифе.
Нечеткий силуэт мамы на балконе.
А вот они оба с тележкой проходят между рядами продовольственных товаров в супермаркете.
Папа на пляже. Папа играет в гольф.
А вот спокойная, ни о чем не подозревающая мама за столиком уличного кафе с бокалом белого вина в руке.
Эти снимки похожи на кадры фильма, снятого камерой «супер-восемь». Кто-то шпионил, отслеживал, фотографировал, а потом послал ей этот конверт в качестве предупреждения.