Осенняя женщина (Рассказы и повесть)

Яковлев Александр Л.

В ухоженном палисаднике дачи Крыловых, уже уехавших после летних отпусков в Москву, под тенистой сиренью, за вбитым в землю столом, устроилась оставшаяся еще в деревне дачная детвора. Накрывают две девочки постарше, лет десяти. Светленькая Катерина, постарше и потоньше, распоряжается:

– Что же это у детей руки не мыты? Ну-ка марш из-за стола! С такими руками за еду! Даша, куда же ты смотришь? Ты же отец!

Даша темненькая, полная. Она часто простужается, и даже в этот жаркий день ее заставили надеть плотное платье

с длинными рукавами и закрытым горлом. Отцом ей быть не нравится, и она частенько забывает о своей роли.

– Раз ты мать, значит и мой им руки, - сердито отвечает она.

– Ну, все я должна делать! Все на мне!
– возмущенно всплескивает руками Катерина.

У нее уже формируется девичья фигурка. Девочка знает об этом и носит обтягивающие майки и шорты. Даша посматривает на нее с грустью и завистью.

Из-за реки доносится мычанье, фырканье и постукивание множества копыт по закаменевшей земле.

– Куда пошла, так твою разэтак! Дорогу забыла!
– надсадно ревет на всю округу пастух Трусов, щелкая кнутовищем. Звуки разносятся далеко, отчетливо.
– У, сучья дочь!

– Угается, - восхищенно-танственно сообщает трехлетняя Настенка.

– Конечно, ругается, - рассудительно говорит Катерина.
– Не слушаются коровки, вот он и ругается. Слушаться надо, вот и не будут ругаться.

Она уже минут десять тщательно вытирает стол. Время от времени запястьем поправляет якобы непослушные волосы, аккуратно собранные сзади в тугой пучок.

– Вот вы как сидите за столом? Извертелись все, изломались. А надо сложить руки и ждать спокойно, пока накроют.

Настенка послушно складывает на краю стола ладошки рядышком.

– А ты, Дрюня? Особого приглашения ждешь?

Белобрысый Андрюшка с дальнего конца деревни мрачно размышляет, недовольный девчачьим засильем. Затем все же кладет ладони.

– А у вас ружья нету, - говорит он басом.
– Как же вы дачу охранять станете?

Старшим девочкам доверено заглядывать на участок Крыловых и проверять, цел ли замок на дверях избы.

– А зачем нам ружье? Если воры придут, мы такой крик поднимем, что все сбегутся. И тетя Нона, и баба Рая. А воры испугаются и убегут.

– Ага, испугаются, - презрительно говорит Андрюшка.
– Вот мой дедушка - всех воров застреляет!

– Застреляет, - передразнивает Даша, ставя на стол игрушечные чашки. Все бы вам, мужчинам, стрелять.

– Ну вот, все из-за вас!
– плачущим голосом сообщает Катерина, опрокинув своей неутомимой тряпочкой вазочку с любовно подобранным букетом.

Настенка, широко раскрыв глаза, смотрит, как в луже на столе барахтается свалившийся с ветки жук с изумрудными крылышками.

Андрюшка, стряхивая капли воды с трусиков, выскакивает из-за стола.

– Да ну вас с вашим чаем, - возмущенно восклицает он.
– Каждый день одно и то же. Я лучше к деду побегу. Он сегодня насос на колодец ставит.

–

Ну и пожалуйста, - фыркают девочки.

Андрюшка сбегает по извилистой тропке к родничку на берегу речушки. И резко останавливается. Над водой склонился незнакомец. Весело фыркая, он плещет на плечи и грудь студеную воду. Но вот берет с берега полотенце и поднимает голову.

– Привет, - удивленно говорит незнакомец.
– Ты чей такой одуванчик?

Андрюшка, насупившись, молчит.

– Вода тут у вас - просто сказка. Рыбы, наверное, пропасть? спрашивает незнакомец, вытираясь.
– Ну а грибы-то есть? Да ты чего такой неразговорчивый? Испугался, что ли?

– Я - зюкинский, - вдруг вполголоса говорит Андрюшка, бочком обходя родник.
– И ничего я не испугался. А грибов нету.

И проскочив по камням неширокого брода, пулей летит вверх по косогору. Кто его знает, этого незнакомца, дачник это новый или... вор?!

– Куда прете, мать вашу! Вот же трава! Несет их..., - привычным рефреном разносится рев пастуха.
– У, идолы!

– Хорошо-то как, Господи!
– бормочет незнакомец, провожая взглядом мелькающую в высоких травах светлую головку.
– А грибов, стало быть, нету. Жаль... Н-да, сушь-то вон какая. Природа... Так ее разэтак!

ОБИДА

Еще со вчерашнего дня остался у меня должок. Димка заехал мне по голове ледянкой. Ненарочно, но больно. А пока я ревела, мамка и увела меня домой. Нечего, говорит, зря сопли морозить. Я и не успела этому Димастому отомстить.

Я стояла у окна, глядела на горку и соображала. Замысел вырисовывался примерно такой: толкнуть Любку, чтобы она шмякнулась на Димона. Любка толстая - мало не покажется. К тому же она вчера дразнилась, когда я плакала.

В общих чертах план меня устраивал. Оставалось продумать мелочи. Но тут я почувствовала неладное. На дворе светило солнышко, а в доме нашем зрел черный заговор. Направленный против моей свободы.

Мамка сначала шепталась с отцом. Хотя сама не раз выговаривала мне, что в присутствии посторонних шептаться неприлично. Мало того, она еще позвонила тете Жанне. А это уж совсем скверно. И мне все стало ясно.

– Я согласна, но с условием, - на всякий случай тут же дала я им понять, что козни не пройдут, - что купите мне два мороженых. Клубничное и шоколадное с орехами. И я их съем на улице.

Это я нарочно так сказала. Какие же родители согласятся? Вот я и сказала. А то придумали - в такой день и по музеям!

– Вечно ты со своим мороженым, - сморщилась мамка.

– С каким-таким своим?
– возмутилась я.
– Нету у меня ничего. Вот если купите, тогда да. А пока и говорить не о чем, - резонно, кажется, возразила я.

– Соображение не лишено логики, - хмыкнул отец.

И подмигнул мне. Он тоже не любитель таких походов. Но только знаю я его, изменщика, мамка уговорит.