Ошибка "2012". Джокер

Семёнова Мария

Радоваться и без того было особенно нечему. Де­ла в этой чёртовой России с самого начала пошли из рук вон плохо. Во-нервых, где-то потерялась, не доехала до места встречи Белая Коза А во-вторых, этот желторожий брюхан, эта узкоглазая вонючка, этот потный бабуин оказался предателем! Ренегатом! Он хоть и доехал до места встречи, но лучше бы тоже сгинул неведомо где. Из-за него Мгави остался без денег и документов, не говоря уже о вещах.

Эй-е, Мамба, Чёрная Мамба, жирная корова, уве­ренная в собственной непогрешимости! Ты засиде­лась в своём подвале, Чёрная Мамба, ты стала оши­баться, и это выйдет тебе боком.

Только-то и зна­ешь: Мгави, сделай то, Мгави, сделай это, Мгави, иди сюда, Мгави, ступай туда..

Да если бы не была ты нужна Мгави, видел бы он тебя в гробу и в белой шляпке... Но теперь — всё. Потому что он узрел Путь, он уже едет в нужную сторону и будет хам через каких-то десять часов. А в икру его ноги вживлён камень. Кристалл. Это очень непростой камень. Его можно с лёгкостью сменять на нагубник к флейте. К священной флейте, заим­ствованной у деда Затем — узнать Мелодию судь­бы. Ну а уж после этого — устроить концерт. Вы­звать, например, Нагов из Махаталы и дать им кон­кретное поручение. Для них, говорят, нерешаемых проблем нет1. Эй-е, вот уж будет весело так весело... И ненаглядному дедушке, и дорогому братцу, и лю­бимой родне, и драгоценной Чёрной Мамбе. А так­же разным желтокожим собакам, белым обезьянам и красным шакалам...

Русоволосая голова преображённого Мгави по­степенно поникла на грудь. Ему снился Порт-о- Пренс, грязный, зачуханный и смрадный. По улицам гоняли пыль бензиново-угарные «таи-тапы»между домов сновали наглые крысы, тускло светились во­нючие лампы, заправленные нефтью... Из заведений слышался визгливый резкий аромат клирина[48], воздух был напоён похотью, жарой, запахом пьяня­щего буа-кошона3.

Эй-е, старое доброе время, в какую невозвратную даль ты ушло?.. Ещё вовсю перемалывал отступни­ков Форт-Димант1, болота под Ибо-Бич были заби­ты трупами, а из репродукторов пульсировала зажи­гательная меринга под названием «Папа Док на всю жизнь». Где всё это, в какой дали?.. Дом жути[49] на площади Дес-Министрос, наводящий ужас «Оборо­тень»*, надёжные соратницы из грозной «Фиет-Ла- ло»...[50] А нежнейшее манго, таящее во рту, а убийст­венный ром-пунш, а бордели улицы Карефур, а кра­сотки с площади Святого Петра, стоящие всего-то десять гурдов...[51] Какими ветрами вас унесло?

Мгави даже застонал во сне. Он как бы со сторо­ны увидел себя в былой красе тонтон-макутовского наряда: чёрный, не первой свежести костюм, чёрные с позолоченными дужками очки, чёрная же фетровая шляпа.. Справа — «магнум» сорок пятого калибра, слева — липкий но долгу службы мачете, а по центру чуть ниже пиджака...

Однако всласть ноностальгирювать ему не дали. Что-то с силой приложило Мгави в грудь — резко, расчётливо, больно Словно древко дедовского ассегая.

— Такую твою мать, — выругался Мгави, разле­пил глаза и осёкся. — А, здрасте вам...

Перед ним стоял местный тонтон-макут. Толь­ко не чёрный, а розовощёкий и рыжеусый. Мгави вспомнил свою нынешнюю внешность и с тихим ужасом подумал: «Неужели и я теперь так выгля­жу?..» А рядом с тонтон-макутом злорадно скалила экскаваторжые зубы плотная — руки в боки — баба в белом переднике. Такую не взяли бы ни за какие деньги и в третьесортный дом на улице Карефур.

— Он это, Петечка, он, он, — повторяла она мно­гозначительно ухмылялась и посматривала снизу вверх на рыжеусого. — Он это, он, точно он. Он, он, ворюга!

Чувствовалось, что

она с карателем Петечкой на дружеской ноге.

— Сейчас разберёмся, — гневно раздул ноздри тот, задышал н снова познакомил Мгави с «демо­краткой» — А ну, документ покажь!

Говоря так, он грозно распушил усы, страшно на­хмурил брови и не забыл гордо покоситься на ба­бу — мол, ну как я, хорош?

— Да нечего мне показывать, украчи. — Мгави всхлипнул, потёр ладонью ушиб и изобразил все­ленское горе. — Всё, всё унесли, и паспорт, и ИНН, и «Визу», и «Мастер-кард». А также полис, нрава и фотографию жены. Ваше высокоблагородие, госпо­дин отличник милиции, не надо меня больше под дых. Я хороший. И у меня панкреатит-

Конечно, он бы мог отвести им обоим глаза, за­ставить убежать с криками ужаса, вынудить заблу­диться в этом маленьком зале и до угра искать вы­ход. Но не стал. Каждое магическое действие остав­ляет в мире тонких энергий свой след. Такой же внятный и чёткий, как отпечаток пальца или капля крови, полная ДНК. А то, что за ним уже шли, для Мгави не подлежало сомнению. Иных последствий предательство желтобрюхого иметь не могло.

— Полис и нрава? «Визу» и «Мастер-кард»? Хм. — Тонтон-макут опустил резиновый жезл и за­думался. Человек на вокзальной скамейке знал ум­ные слова и был неплохо одет, то есть в целом на вокзального прюходимца не очень тянул. Баба, од­нако, затараторила с новой силой:

— Да он это, Петечка, он! Укр>ал тогда два ящика коньяку, три упаковки «Хольстена» и пять кило­граммов окорочков! — Запнулась на мгновение, ви­димо сообразив, что столько напраслины на одного человека возвести не позволял простой здравый смысл, но тут же поправилась: — И у него ещё со­общник был. Чернявый такой, жилистый, на мор­ду — лицо кавказской национальности! А вдруг они каких террористов кормили?

— Террористов? — Пстечка явно вспомнил о бли­зости Волховской ГЭС и глянул на Мгави уже по- другому. — А ну, пошли! И молись своему Богу!

Ладно, пошли. Через зал, вдоль по платс|юрме и наконец - в белую дверь с надписью «Милиция». Шагнув через порог, Мгави по одну сторону увидел прозрачную Стену с красными буквами: «Дежурная часть», по дру1ук1 — решётчатый куток. Рядом видне­лась ещё дверь с надписью охрой по фанере: «Опер­уполномоченные. Вход запрещён». Народу во всех отсеках было немного, и все спали. И помдеж в крес­ле за пультом, и вихрастый сержант на стуле за сто­лом, и какой-то россиянин, угодивший за решётку, и, кажется, даже гарант Конституции в рамочке на стене. Что делалось за глухой дверью, у оперуполно­моченных, видно не было.

— Налыч, не спи, замёрзнешь, -- разбудил Петеч- ка помдежа. — Вот клиент, принимай.

А сам с завистью покосился на сержанта, расплю­щившего щёку о стол. Эх, и везёт же некоторым...

— А? — Помдеж разлепил один глаз, с ненавис­тью посмотрел на Петечку. — Клиент?

— Клиент, Василий Палыч, да ещё какой,— встряла баба. — Он у меня два места «Аиста» упёр и три упаковки «Хольстена». А подельник у него — чистый террорист...

— А, Людмила Батъковна, ты, — подобрел пом­деж. Подумал ещё немного и открыл второй глаз. — Значит, говоришь, два места «Аиста»? И подельник террорист? Интересно, очень интересно... — Сонный взгляд ощупал Мгави, помдеж постепенно выпря­мился в кресле, и хриплый голос ударил как хлыс­том: — Фамилия! Документы! А ну, живо у меня!