Ошибка «2012». Мизер вчерную
Шрифт:
Нет, только не подумайте, что британские гости Тамары Павловны повели себя так же. Они, в конце концов, были учёные, а боящимся риска нечего делать в науке. Они выпили русской водки, даже не потребовав содовой или тоника, и взялись за окрошку. О’Нил просто ел с непроницаемым видом (хотя, на придирчивый вкус хозяйки, блюдо удалось как нельзя лучше), а вот Робина Доктороу ждало культурное потрясение. Пока летели сюда, пассажирам — явно для приобщения к колориту — была предложена «Russian okroshka». Доктороу преисполнился исследовательского интереса, и что же? Ему принесли французский картофельный салат, залитый… кока-колой [53] .
53
Действительный случай.
Увидев коричневую жидкость [54] которой миссис Наливайко наполнила керамическую посудину, бедный Доктороу решил было, что его ждало продолжение гастрономической пытки, и приготовился встретить её с мужеством, достойным рыцарственных предков. Молча сотворил краткую молитву, смиренно отправил в рот первую ложку…
И понял, что по возвращении всенепременно отыщет в Лондоне магазин, снабжающий русскую диаспору. И купит там сметаны да квасу. И нарежет ветчины. И натрёт огурцов…
54
Вообще-то, корифеи указывают, что для окрошки и иных холодных русских блюд должен употребляться исключительно белый квас, из солода, не подвергавшегося тепловой обработке. Однако совмещать приготовление домашнего кваса с командировками не так-то легко…
А вот пудинг «хаггис», по мнению Тамары Павловны, оказался форменным кровяным зельцем. Вкусным, конечно, но такого, чтобы «ах», чтобы гастрономический оргазм и желание немедленно послушать волынку, — этого не было. Ну да и ладно. Не затем, собственно, собрались.
— Уважаемая миссис Наливайко…
— Да хватит вам. Просто Тамара.
— Уважаемая Тамара, прошу извинить мой любопытство, но каков наш план действий? — словно прочитав её мысли, подал голос профессор О’Нил. — Как будет организован наш встреча с доктор Наливайко?
Тамара Павловна вьггащила загодя приготовленный автодорожный атлас области и открыла заложенную страницу:
— Всё очень просто, джентльмены. Завтра мы сядем в автомобиль и поедем вот по этой трассе. Она называется Мурманской. После моста через Волхов уйдём направо и возьмём курс сперва на Тихвин, а потом — вот сюда. Это не типографский дефект на сгибе страниц, а город Пещёрка. После Тихвина, говорят, дороги не очень цивилизованные, но у нас джип…
— О, тогда не вижу проблем, — восхитился О’Нил и принялся переводить для Робина Доктороу.
Выслушав, тот согласно улыбнулся, коротко кивнул и поднял большой палец вверх.
Тамара Павловна разрезала торт под названием «Трухлявый пень» — бесформенный и смешной, но очень вкусный.
— А выдвигаться, — сказала, — я думаю, надо часиков этак в одиннадцать. Ехать триста пятьдесят километров, так что к вечеру всяко-разно будем на месте. Поняли? Ждите меня у входа в гостиницу в одиннадцать сотен по местному времени. Если что-то изменится, я перезвоню.
Ну конечно, от форс-мажоров в наше время не застрахован никто.
— О да, но мы есть надеяться, что нам ничто не будет мешать. — И англичане одновременно поставили чашки на стол. — Спасибо большой, вечер есть чудесный, но нам
— Конечно отдыхайте, — кивнула с облегчением Тамара Павловна. — Вам такси вызвать?
Чёрная Мамба. Мбилонгмо
В трюме было душно, зловонно, страшно и к тому же темно, как в могиле. Снаружи, за обшивкой бортов, злилась Великая Солёная Вода. Да так, что Большая Лодка белых трещала и ходила ходуном от гулких ударов. Казалось, ещё чуть-чуть, и она приплывет в царство мёртвых. Люди в трюме корчились от морской болезни, почти желая, чтобы это уже наконец произошло. То и дело принимались надрывно кричать дети, при каждом движении звякали тяжёлые заржавленные цепи. Пронзительно пахло бедой, запущенным в неволе телом, извергнутой желчью и нагретым железом оков. Даже крысы, казалось, не могли этого выдержать — куда-то попрятались, не скреблись, не бегали по вытянутым ногам…
«Видно, проголодался нынче могучий Гбингбо, требует обильную жертву… — равнодушно подумала Мамба, потёрлась зудевшими лопатками о доски и со вздохом переменила позицию. — Вот бы подарить ему белых обезьян. Всех разом. А потом кое-кого из чёрных…»
Она сидела, как и все, на жёстких влажных досках, прислонясь спиной к обшивке борта. Морская болезнь не брала её — пленная жрица слушала голос духа, раздававшийся в голове. Этот голос помогал выбросить из сознания качку и смрад, благодаря ему душа Мамбы пребывала большей частью как бы вне тела, где-то далеко-далеко.
«Ты будешь моей правой рукой, моей карающей палицей, стрелою моего лука и ядом на её острие, — гулко повторял неведомый голос, и каждое слово эхом отзывалось в душе. — Забудь своё прежнее имя, отныне ты — Чёрная Мамба! Безжалостная Мамба, Смертоносная Чёрная Мамба, подгоняющая своим жалом белое стадо! Ждёт тебя дальняя дорога…»
Заворожённая и почти убаюканная им, жрица едва повернула голову, когда в трюме раздался дрожащий мужской голос:
— Люди, Нбонго ушёл к пращурам! Он не отозвался, и я ощупал его… Люди, крысы объели ему уши и нос! Люди, тут смерть!..
Воздух в трюме сразу как будто сгустился, напитываясь животным ужасом и обречённостью. Корабль накренился, оседая подвесом воды, со стонами пошёл вверх, и в борт тяжело громыхнула очередная волна. Быть может, они все последуют за Нбонго прямо сейчас. А может, Большая Лодка всё-таки пересечёт океан. И что ждёт там, за Великой Солёной Водой?.. Чего доброго, они ещё позавидуют Нбонго, который умер в этом трюме, не издав ни единого звука. Которому крысы объели губы, уши и нос…
Мамба услышала, как в трюмных потёмках звякнула цепь, скрипнули доски и раздался хлёсткий звук удара ладонью. И послышался совсем другой голос, низкий, уверенный, твёрдый:
— Спрячь язык за зубами, пока я их тебе вовсе не выбил! Не пугай женщин и ребятишек! Ты хвост шакала или воин?
Ударенный не решился ответить. Корабль снова нырнул, точно собираясь уйти в пучины Великой Воды, волна прокатилась над головами и с журчанием покинула палубу, сопровождаемая руганью белых.