Ошибка господина Роджерса
Шрифт:
– Мосты сожжены...
– ответил я.
– Вы говорите, сожжены? Не согласен. Мосты только наведены. Посмотрите вокруг, как прекрасен мир, как легко дышится и живется. Вы же в этом сами убедились. И по этому мосту, Алексей Иванович, проляжет и ваш путь к нам. Не забывайте об этом. Запомните, своих истинных друзей мы не оставляем.
– Постараюсь запомнить...
– Алексей Иванович, я хотел бы в вашем лице видеть не только послушного исполнителя, но думающего человека. Это немаловажное обстоятельство.
–
– сказал я.
Честно сказать, я все меньше и меньше разбирался в том, что со мной происходит. Я жил в каком-то странном состоянии. Будто во сне... Вот сейчас ущипну себя за руку - и проснусь. И все будет по-старому. Потом я с дарами уеду домой. И наконец-то привезу Савельеву марки. Пусть не обижается. Я умею помнить друзей...
И я действительно щипал себя за руку, но не просыпался. Рядом сидел Роджерс, совсем другой, не такой, каким я его видел всегда.
Роджерс говорил, что от меня ничего особенного не требуется. Только нужно поддерживать контакт с ученым Фокиным. Сделать все возможное для установления родственных отношений с ним.
Я только кивал, соглашался... Потом опять тянулся к рюмке. Я перестал соблюдать приличия. Сам наливал себе, один пил. Но, удивительное дело, почему-то не хмелел.
«Я не выдержала и спросила Виктора:
– Что, это были смотрины?
Он покраснел, опустил виновато голову. Вяло пробормотал:
– Глупости... Чепуха...
– Потом вдруг, воспрянув, добавил: - Ты же и раньше у нас бывала.
Мне нравилось его смущение. Я задала другой вопрос:
– Тогда почему на меня так подчеркнуто смотрели твои родители?
И тогда Виктор выпалил:
– Я объявил, что женюсь на тебе...
– И что же они ответили?
– едва сдерживая охватившее меня волнение, спросила я.
– Ты им пришлась по душе.
– Странный ты человек...
– сказала я.
– Наверное, об этом нужно было вначале спросить меня.
– Вот, все боюсь... Теперь, считай, спросил. Не знаю, что ты ответишь...
Чудак мой физик. Или они все такие? А что я могу ответить?.. Я же люблю его... Или я должна спросить, как тогда он о поцелуе? Можно ли его полюбить?
– Ну и когда же наша свадьба?
– решив с ним поиграть в кошки-мышки, спросила я.
– Я серьезно...
– заметил Виктор.
– Я тоже...
Виктор, не дав договорить, схватил меня в крепкие объятия и начал осыпать горячими поцелуями».
Вечером мы ужинали с братом. На этот раз Роджерс оставил меня в покое. Когда Фани вышла на кухню, брат приложил палец к губам и молча кивнул головой на дверь. Поужинав, он предложил мне одеться и пройтись по набережной.
– Что-нибудь стряслось? - спросил я, когда мы вышли.
– Стряслось. У меня были неприятности с Роджерсом, За прошлый наш с тобой разговор.
– Значит, он тебе все рассказал?
– Рассказал...
– тяжело вздохнул Зоря.
– Ничего не скажешь, втянул ты меня в историю. Сам себе становлюсь противным.
– Дева Мария, я не хотел этого. Видит бог, меня тоже заставили. Угрожали. Так уж получилось...
– Получилось... Скажи, какими глазами я буду смотреть на своих детей, товарищей?.. Был все же человеком... И продался за тридцать сребреников.
– Что делать, ты привыкнешь... Привыкнешь...
– бормотал он.
Мне казалось в этот момент, что он меня не слушает, а думает о чем-то своем.
– Я думал, что все будет выглядеть иначе...
– Как это иначе?
– не понял я.
– Некоторые общие сведения...
– лепетал брат.
– Общие... И они успокоятся.
Неужели и у меня такой же ничтожный вид, как у Зори? Это же не человек, это тряпка.
– Но они вцепились... Они могут мертвой хваткой...
– продолжал он.
– А если и тебе... Если нам вдвоем вернуться и все рассказать?
Зоря пугливо оглянулся,
– Тише... Там сразу расстреляют. В лучшем случае - пятнадцать лет. Такое не прощают. Мне точно конец... Теперь уже поздно.
– А если нет... Можно и отсидеть.
– Отсидеть?
– прошептал Зоря.
– Заживо себя в могилу закопать? Сколько мне лет... Ты подумал?..
Он с нескрываемой злостью смотрел на меня... Как Зоря изменился! Из жалкого, несчастного он неожиданно превратился в человека, готового броситься на родного брата.
Крепко же его помяли в этом мире... Наверное, и я буду вот таким. Спасая свою шкуру, не стану щадить ни друзей, ни родных.
– Прости...
– прошептал он.
Некоторое время мы шли молча, не обращая внимания на шум нарядной улицы. Здесь, в центре, словно какой-то праздник. То там, то здесь стоят группами модно одетые молодые люди, кто с гитарой, кто с магнитофоном. Кругом музыка, песни и даже танцы.
– О чем думаешь?
– опросил я.
– О тебе, о себе. Могло быть все иначе, не будь их.
– И будь мы получше, - добавил я.
– Успокаивай себя тем, что не мы первые и не мы последние. А что делать? Мир таков. Все в нем продается, все покупается.
– У тебя плохо на душе?
– Как здесь говорят, «улыбайся, если даже на душе скребут кошки».
.
– У нас говорят иначе - «если на сердце скребут кошки, значит, в нем завелись мыши»,
– Так оно и есть.
– Зоря, скажи откровенно, ты очень зависишь от Роджерса?
– Я даже не могу сказать тебе как... Это он...
– Зоря испуганно оглянулся.