Ошибка грифона
Шрифт:
Мимо Чимоданова пролетел оруженосец Ламины и улегся отдыхать. Прикинув траекторию, Петруччо заключил, что и оруженосец пострадал все от того же копья. Разошедшаяся Брунгильда не разбирала, кто свой, кто чужой, а просто размахивала копьем как дубиной, снося все на своем пути.
– Ну да… У винта вертолета тоже скромная техника! А суньте под него хоть самого Арея! Пусть блокирует, – продолжал рассуждать Чимоданов, объясняя сам себе свое поражение.
На Мошкина, в азарте боя отделившегося от строя, напали сразу четверо оруженосцев с бейсбольными битами. Евгеша очень испугался и крикнул:
– Я же сдаюсь, да?
Одновременно
– Нет, кажется, не сдаюсь! – удивился Евгеша, продолжая спорить с самим собой.
Продолжая движение шеста, Мошкин подсек колени второму оруженосцу. Тот рухнул под ноги третьему, а спустя секунду на них же свалился и четвертый. Его бейсбольная бита, вылетевшая из руки, встретив в воздухе все тот же вездесущий шест, изменила направление падения и тюкнула по затылку своего пытавшегося встать хозяина.
– Я больше не буду! – сказал Мошкин виновато. Подумал, осмотрел оруженосцев и добавил: – Хотя больше и не надо!
Поднявшийся с земли Чимоданов управлял оставшимися глиняшками. Делил на группы по двое-трое и заставлял вместе нападать на одну валькирию. Тактика оказалась результативной. Радулгу «убили» почти сразу. У валькирии-одиночки Даши вырвали из рук копье, и она спаслась лишь потому, что Антигон булавой поотбивал у глиняшек пальцы на ногах. Гелата же хотя и не погибла, но получила черенком от лопаты сильнейший тычок в скулу и побрела в лес искать незамерзший подорожник.
– Не то чтобы я заморачивалась, но в подмосковных электричках на женщин с подбитым глазом смотрят неправильно! – объяснила она Фулоне.
Несмотря на потери валькирий, бой складывался не в пользу глиняшек. Постепенно воительницы брали верх. Вышел из боя Мошкин, пораженный в грудь копьем Ламины. У Наты выбили рапиру. Чимоданов залез на дуб и, шипя, прыгал в ветвях, точно дикий кот. Среди валькирий, кроме Радулги, «полегли» Бэтла, Хаара и Малара. Причем Бэтла оспаривала, что она погибла, мотивируя это тем, что ткнула своего противника в сердце палкой колбасы, которая была «кабу-та кинжал».
Брунгильда, копьем сшибив Чимоданова с дерева, схватила его за ноги и трясла, требуя отпустить жучка. Вопли Петруччо, что никакого жучка у него нет и что в это время года уже не найти жучков, не действовали. Брунгильда ему не верила.
– Вот жучок! Выпал! Улетел жучок! – крикнула хитрая Ната и, подхватив что-то с травы, притворилась, что подбросила это в воздух.
Брунгильда разжала руки, уронив Чимоданова на траву. Взгляд ее постепенно стал осмысленным. Она посмотрела на свои руки, на древко копья, измочаленное от множества ударов, и, отбросив его, села на траву. Было холодно. От разогревшейся валькирии каменного копья шел пар.
– Ой! – сказала Брунгильда. – Если я кого-то ушибла, простите меня! Сама не знаю, что на меня нашло!
– Не что, а кто. Жучок на тебя нашел, – сказала Вихрова, но, взглянув на Брунгильду, тему развивать благоразумно не стала.
Из леса показалась Гелата, кроме подорожника нашедшая где-то кусок льда. Теперь она прикладывала к скуле то лед, то подорожник.
– Кого там исцелять, становитесь в очередь! – хмуро сказала она. – К сожалению, саму себя я исцелить не могу, поэтому обхожусь народными средствами.
Эссиорх подошел к Фулоне и дал ей подержать Люминисценция Эссиорховича,
– Ну, как общее впечатление?
– От ребенка? – уточнила валькирия золотого копья. – Ну что тебе сказать? Они все в этом возрасте похожи на хомяков. Поел – поплакал – поспал! Внешность не главное. Главное, чтобы человек хороший вырос.
У Эссиорха отвисла челюсть. Он считал своего сына прекрасным.
– Впечатление. От боя. С глиняшками, – раздельно объяснил он.
Теперь огорчаться наступил черед Фулоны:
– Ты же сам все видел! Это был не бой, а какая-то драка у винного магазина! Понятно, что копья учебные. Метать трудно, не возвращаются. Но ведь и противники-то глиняшки! А потери какие! Четыре валькирии и почти все оруженосцы.
– Зато Брунгильда хороша. Ее даже не надо особенно готовить. Со своим настоящим копьем она будет просто чудеса творить, – сказал Эссиорх.
Фулона вернула Люля отцу и, зачерпнув с травы немного мокрого снега, умылась им.
– Это да. Но это если вовремя найдется обижаемый жучок, – сказала она.
– И какой вывод? – спросил Эссиорх.
Фулона помолчала. Ей очень не хотелось отвечать.
– Неутешительный вывод. В таком составе мы обречены. Нам нужна двенадцатая валькирия! Причем, похоже, именно та, которую предлагала бывшая одиночка, – сказала она.
Глава восьмая
Страж с опытом ошибок
«В юности отрезало трамваем ногу; потом любимая девушка покинула, и Шергин дал обет иночества; потом пятнадцать лет слепоты и пожизненное одиночество. Поэзия выбирает себе верных духовных певцов. Сладко ли было такую жизнь перейти и не ошибиться, не споткнуться, не зажалобиться? Казалось бы, выгореть должна душа, испепелиться, покрыться мраком, излиться желчью, все вытравливая на своем пути, на доверчивых сердцах выжигая язвы. А тут выработал человек свой нравственный урок и упорно следовал ему до края: «Лукавый ведь может просунуть в сознание тебе: «Вот-де мне что приходится выносить! Вот-де что я терплю!» Вот эта собственная бешенина и застит нам глаза, не дает понять, что не мы терпим, не я терплю, а от меня и только от меня терпят».
Исчезновение грифона было чем-то экстраординарным, разом потрясшим Эдем и ударившим сразу по всем. По Дому Светлейших бегали стражи. Даже у Троила лицо выглядело опрокинутым. Порой он застывал и на несколько мгновений закрывал ладонью глаза.
Мефодий уже четверть часа не мог поговорить с Троилом. Ему мешал подпрыгивающий златокрылый с длинным подбородком, ходивший за генеральным стражем как приклеенный. Троил негромко отдавал приказы, а златокрылый, слушая, кивал. Если кивок выглядел решительным, значит, приказ не вызывал возражений. Если же у высокого стража имелось на этот счет собственное мнение, кивок приобретал извилистые очертания, точно страж вычерчивал подбородком в воздухе вопросительный знак. Троил, видя это, начинал разъяснять, и разъяснял до тех пор, пока кивок златокрылого не приобретал решительности. Мефодий заметил, что генеральный страж прихрамывает и, морщась, часто потирает плечо и ключицу. Видимо, ушибся, когда, сбитый с ног грифоном, был брошен на плиты.