Ошибка комиссара
Шрифт:
Титан ухмылялся. Всегда приятно посмотреть, как твой коллега выпутывается из дурацкой ситуации. А то, что ситуация дурацкая, Титан, видимо, не сомневался ни минуты. Я положил трубку на стол и сел на своё место, терпеливо дожидаясь, когда иссякнет словесный поток. Раз уж не успел уйти…
Наконец, в эфире возникло затишье. Потом Ольгин голос робко произнёс:
— Алё, Лёша, ты меня слышишь?
— Слышу, слышу, — ответил я с интонацией Зайца из «Ну, погоди!»
— А почему ничего не говоришь?
Вот и пойми этих женщин. Сама ни секунды не молчала, а претензии ко мне. Видно придётся брать инициативу в свои
— Теперь давай снова. Только медленно и по порядку.
— Ой, Лёша. Тут такое… — Ольга опять попробовала сорваться на рэп, не зная, правда, что это такое, но была мной почти грубо остановлена:
— Я сказал: медленно и по порядку. И без моего имени. Отвлекает.
Наконец, Ольга сконцентрировалась.
— Нашу Аэлиту ограбили. Милиция выезжала. Вот.
Не без труда мне удалось выяснить, что вчера вечером, придя после работы домой, наша Аэлита Львовна обнаружила, что кто-то забрался к ней в дом через окно и совершил кражу.
— Представляешь, а если бы Аэлита дома была? Он же убил бы её!
— Кто он? — спросил я тут же в лёгкой надежде, что вдруг сейчас Ольга назовёт имя, и всё станет чуть-чуть понятней.
— Как кто? — удивилась моя собеседница. — Маньяк, конечно!
— Так мы вроде о краже говорили? — удивился я.
— Да какая разница? Маньяк, грабитель, всё равно. Только её опять на смех подняли.
Прав был Маяковский со своим «единого слова ради тысячи тонн словесной руды». В Ольгиных речах руды было много, а пользы — чуть. В конце концов мы решили так: я сегодня зайду в библиотеку, а там видно будет.
Когда я положил трубку, Титан, лукаво поглядывая на меня, спросил:
— И что это было?
Да, именно так и спросил, хотя подобный штамп приживётся в разговорах значительно позже. Предвосхитил время, получается.
— Именами какими-то космическими пользуетесь, — продолжил между тем Титан.
Но я его праздное любопытство удовлетворять не стал. Изобразив руками нечто такое, могущее соответствовать — потом расскажу, я отправился в дежурку проверять сказанное Ольгой.
Такое происшествие было действительно зарегистрировано. Гражданка Епанчина А. Л. заявила, что третьего сентября в период с восьми до двадцати часов в её дом по адресу: улица Некрасова, 17 совершено проникновение через окно путём выставления стекла. Из занимаемой ею квартиры при этом ничего не пропало. Материал отписан участковому инспектору и ждал своей участи в папке на раздачу. Почему изнурённые московской проверкой сотрудники не возбудили сразу уголовное дело, чтобы их не дай бог, не заподозрили в укрытии преступления? Дежурный немного прояснил ситуацию.
— Да утром на пересменке долго этот материал и так, и сяк крутили. Фигня какая-то получается. Стекло выставлено, но ничего не пропало. Может, и не залезал никто. А что обстановка нарушена, так это ещё как посмотреть. Следователь, тот наоборот говорит, что в квартире порядок исключительный. Опять же, какие-то записки с газетными буквами, вроде как угрозы. Да и дамочка эта весьма странная особа. Видно, что чего-то боится, но внятно ничего не говорит.
Дежурный понизил голос и наклонился ко мне:
— Я тебе так скажу. Любовная это история, а не криминальная. Вот участковому материал и отписали.
Я полистал скудный материалец, прочитал объяснение гражданки Епанчиной А. Л., ещё раз взглянул на газетные записки.
И всё-таки было у меня такое невнятное ощущение — что-то здесь не так. Чего-то в этой истории не хватает, не складываются пазлы. Моё «послезнание», как я для себя окрестил свои «воспоминания о будущем» легонько вздрагивало при упоминании фамилии — Епанчина, но ничего конкретного мне не предлагало. И спросить-то не у кого!
Я решил сначала пообедать, а уже потом наведаться в библиотеку.
Ольга встретила меня, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения. В глазах горел упрёк по поводу моей неспешности, но перевести его в речевую форму она не решилась. Только схватила меня за руку и утащила за стеллажи. Она уже собралась приступить к изложению самой важной, по её мнению, информации, которую я не изволил выслушать по телефону, но я решительно пресёк эти поползновения.
— Скажи Аэлите, что у меня своих дел полно, что сегодня выходной…
Договорить я не успел. Ольга округлила глаза:
— Да ты что, Лёша! Разве можно так с Аэлитой Львовной? Она же сразу замкнётся и к тебе не выйдет. А я ведь вижу, как она страдает. Только с ней надо уважительно…
Вот и поди ж ты, уважительно с ней надо! Чего только не бывает в нашей службе? Но управлять процессом всё-таки должен я. Иначе мы забредём в непонятное ещё больше. Придётся слегка притвориться.
— Ладно! Буду уважительным частным детективом, можешь не беспокоиться.
— Кем — кем? — удивилась Ольга. Опять я опередил время.
— Так я же занимаюсь проблемами твоей Аэлиты в собственное личное время, а не по службе, — пояснил я.
— А-а. Так я бегом.
И Ольга упорхнула.
Вернулась она неожиданно быстро.
— Лёша, Аэлита Львовна будет тебя ждать на той же скамеечке, ну, ты понимаешь?
Как романтично! На той же скамеечке. Однако…
— Она так и сказала? — уточнил я. — Она? Меня? Будет? Ждать?
Вот это да! Не я должен подождать, когда она соизволит появиться, а она будет меня ждать. Я представил, как Аэлита, хвост трубой, мчится на нашу «заветную» скамейку, чтобы опередить меня, и усмехнулся.
— И ничего смешного тут нет! — вспыхнула Ольга. — Человеку теперь может жить негде!
— А что же случилось с её домом? — удивился я. — Сгорел? Сбежал?
— Ну как же ты не понимаешь. После того, что случилось…
Разговор опять обещал затянуться. А меня же там «марсианка» ждёт! Не дожидаясь окончания фразы, я сделал Ольге ручкой — всё потом, и отправился на рандеву.
Наша «марсианка» и вправду сидела на скамейке, поглядывая в мою сторону. Я сразу самым галантным образом изобразил нечто вроде поклона и испросил разрешения присесть рядом. Аэлита, против ожидания, не стала топорщиться и легко согласилась. Выглядела она не лучшим образом, несмотря на все свои старания. В одежде и прическе был прежний строгий порядок, но передряги последних суток явно сказались на выражении её лица. Мешочки под глазами только усугубляли картину. Плакала и не спала, по-видимому.