Ошибка Либермана
Шрифт:
— Если бы я загулял, неужели стал бы с ней встречаться у Мэйша днем на глазах у старых хрычей?
Бесс улыбнулась и поцеловала его в губы, на глазах у двух проходивших мимо супружеских пар.
Эти службы стали для Эйба Либермана временем еженедельной медитации. В своей жизни он прошел через обычные стадии отношения к религиозным службам. В течение десяти лет, между двадцатью и тридцатью, он был молчаливым атеистом и бойкотировал службы, которые в детстве посещал по воле отца. Следующие десять лет, после женитьбы, Эйб подумывал, не стать ли ему буддистом, пусть даже тайным. Когда Бесс настояла, чтобы Лайза получила религиозное образование и воспитывалась в религиозных традициях, Либерман стал посещать службы, когда не мог этого избежать. Сначала постоянное выражение благодарности Богу его раздражало.
14
Йом Кипур — День искупления, или Судный день, один из важнейших еврейских праздников.
Сделав это открытие в пятьдесят лет, Либерман перестал противиться еврейской традиции, хотя у него все еще не было четкого представления о мироздании. Теперь он не только хорошо чувствовал себя во время службы — он с нетерпением ожидал ее, желал углубиться в молитву, принять участие в общем обряде. Эйб не мог объяснить себе, с чем связана такая перемена, — с возрастом или посетившей его мудростью, да и не хотел вникать в это. Он ощущал успокоение — и этого было достаточно.
Раввин Васс был сыном раввина Васса, который в свой черед был сыном раввина Васса из местечка Клизмер, что к северу от Киева. Молодой раввин был духовным пастырем девять лет и, по мнению Либермана, явно превосходил своего отца, хотя некоторые придерживались противоположного мнения. Старый Васс, который несколько раз в год приезжал из Флориды, чтобы наставить общину на верный путь, постоянно улыбался и по ходу службы неизменно упоминал о своих младенческих годах, когда он жил в Польше, и о детстве, проведенном в Нью-Йорке. У него был неисчерпаемый запас историй о милосердии его матери и о мудрости его отца. Эти истории были напрочь лишены конкретного содержания, и Либерман иногда думал: вот бы усадить старика напротив, допросить по всей форме и добиться от него признания, чтобы рассеять эти чары из улыбок и общих слов. Незадолго до ухода старого раввина Васса на покой Либерман наконец признался самому себе, что тот неумен и никогда умом не блистал.
После ухода старого Васса Эйб и Бесс подумывали о том, чтобы перейти в синагогу Бет Исраэль. Раввин там был молод, умен и прогрессивен, а в общину входило множество семей с малолетними детьми, но верность старому месту возобладала, и, даже когда выяснилось, что новый раввин Васс не умнее своего отца, они остались: все тут было знакомо и удобно, жаль было расставаться с друзьями и не хотелось огорчать нового раввина.
У молодого Васса было одно положительное качество, перевешивающее недостатки. Он поднимал актуальные вопросы. Политика Израиля, арабский терроризм, межрасовые отношения, политики-евреи на местном уровне, на уровне штатов и на федеральном уровне — все служило материалом для проповедей рабби Васса, и он всегда завершал их искренним призывом высказывать свое мнение по этим вопросам. Именно в такой момент Эйб Либерман обычно направлялся в вестибюль, где дожидался Бесс. Слушать эти пустые разговоры было выше его сил.
Однако сегодня вечером проповедь представляла для него особый интерес.
— Речь идет о проблеме, — сказал молодой Васс (ему было сорок восемь), — которую изучает в настоящее время наш строительный комитет. Молодежь покидает нашу общину. Можем ли мы жить дальше без притока свежей крови? Переберемся ли мы туда, куда переезжают еврейские семьи, или будем медленно увядать и наблюдать, как нас становится все меньше и меньше, пока не появится угроза, что мы даже миньяна [15] не соберем? Возникают всё новые вопросы. Сможем ли мы сохранить за собой это здание, если нас будет так мало? Ваши ежегодные взносы каждый год растут, а число проводимых мероприятий сокращается.
15
Кворум
Раввин явно вступил в заговор с Бесс, и из-за этого Либерману, возможно, придется остаться на обсуждение этого вопроса, чтобы как-то отреагировать, а то и прямо высказаться против переезда или, по крайней мере, отсрочить его. Может быть, все окажется не так уж плохо. В конце концов, чтобы найти новое место, собрать деньги и начать строительство, понадобится время, может быть, годы.
Восьмидесятипятилетняя Ида Кацман, сидевшая на своем обычном месте в первом ряду, положила руку на палку, повернулась лицом к остальным и встретилась взглядом с Либерманом. Морт, муж Иды Кацман, умер лет двадцать назад, оставив ей десять ювелирных магазинов, и она была главным благотворителем общины. Все разговоры о сборе средств в конечном счете были обращены к ней, но Ида неизменно искала человека, который мог бы составить ей компанию и взять на себя часть расходов. Либерман почувствовал себя крайне неуютно.
— Строительный комитет сообщил мне на этой неделе, — сказал раввин с многозначительной улыбкой, — что здание Четвертой федеральной ссудно-сберегательной ассоциации на Демпстер-стрит можно приобрести по очень умеренной цене и быстро перестроить и что щедрое предложение о покупке здания, где мы с вами находимся, сделал Фонд корейской баптистской церкви. Деньги, которые мы сможем выручить от продажи этого дома, с лихвой покроют расходы на покупку здания Четвертой федеральной ссудно-сберегательной ассоциации и большую часть затрат на необходимые переделки.
Зазвучали голоса. Как показалось Либерману, большинство, но не все высказывались одобрительно.
— Если мы пойдем на эти важные перемены, — продолжал рабби Васс, — требующие, разумеется, обстоятельного обсуждения, то нам придется все же поторопиться, ибо предложение от Фонда корейской баптистской церкви и цена здания Четвертой федеральной ссудно-сберегательной ассоциации могут измениться. Для сбора средств понадобится комитет, который будет заниматься и вопросами перестройки нового помещения на Демпстер-стрит. Необходимо будет избрать председателя и…
С Либермана было довольно. За тридцать лет он не произнес ни слова во время проповеди или после нее, но рабби Васс явно пытался протащить это решение.
Либерман поднял руку, дождался, когда Васс на него посмотрел, и начал вставать. Ида Кацман напряглась, чтобы увидеть, что происходит.
Либерман еще не успел ничего сказать, как почувствовал, что его дергают за рукав. Конечно, это Бесс старается заставить его сесть и замолчать. Но пришло время действовать. Они должны его выслушать. Рабби Васс, который немного походил на пухлого Клода Рейнса [16] , должен его выслушать. Эйба еще раз дернули за рукав, и он слегка повернул голову.
16
Клод Рейнс (1889–1967) — англо-американский актер театра и кино, четырежды номинирован на «Оскара».
— Мистер Либерман, вас к телефону, — сказал чернокожий старик, тянувший его за рукав. Обычно Уитлок входил в молитвенный зал только для того, чтобы там прибрать. Он чувствовал себя неловко перед собравшимися в синагоге, чьи глаза устремились прямо на него. — Мужчина говорит, это срочно, — добавил Уитлок.
— Лайза, — выдохнула Бесс. — Что-то случилось с…
Либерман и Бесс направились к двери вслед за Уитлоком, и Эйб услышал слова Васса:
— Спасибо. Теперь у нас есть председатель комитета по реконструкции.
Все зааплодировали.
— Мистер Либерман, — сказал раввин, — вы можете позвонить мне или любому члену строительного комитета, и мы вам поможем.
Либерман помедлил мгновение у двери, повернулся, чтобы возразить, но Бесс утащила его наружу.
Телефон находился в кабинете раввина, небольшой комнате с деревянными панелями и полками, заставленными тяжелыми томами. Одно из окон выходило на автостоянку. Либерман взял трубку и коснулся руки Бесс.
— Либерман слушает, — сказал он.