Ошибка природы
Шрифт:
— Ты не выдержишь двух часов классики, — вздохнула я. — Вот если бы на концерт «Рамштайна» или «Скутера» там. А это ж Альбинони, милый!
С этими словами я натянула куртку и, послав Ларчику воздушный поцелуй, вылетела из офиса.
На сегодня моя работа закончилась! Свобода от мрачных смертей и не менее мрачных жизней!
Я вдохнула полной грудью зимний воздух.
— «В такую бездну страх я зашвырнул, что не боюсь гадюк, сплетенных вместе…» — пробормотала я, пробуя губами на вкус снежинки. — Господи, и почему люди не могут жить спокойно и счастливо? В этакой-то сумасшедшей красоте!
С этими глубокими философскими раздумьями я и отправилась домой, проведать мою Эльвиру…
Проходя мимо гаражей, я свернула на узкую дорожку. Из Пенсова обиталища доносились ранние «Дип Пепл». Кроме того, узкая полоска света, выбивающаяся из-под двери, подсказывала, что верный мой рыцарь именно там — в обнимку с железным своим конем, и, увы, вполне счастлив, предпочитая общество своего мотоцикла моим объятиям.
До чего же неромантичны современные рыцари, донны! Никакого тебе боя с соперником, ни тебе завалящего дракона. От обиды за судьбу, которой было угодно выплеснуть твое прелестное тело в конец второго тысячелетия, просто плакать хочется!
Я толкнула массивную дверь и, конечно же, была разочарована сверх меры. Пенс поднял на одно мгновение абсолютно спокойные глаза — ну хоть бы огонек радости или восхищения мелькнул, нет!
— Привет, — бросил он. И снова углубился в это творение человеческих рук, рычащее и фыркающее, хотя, если быть честной, вызывающее временами и мое восхищение.
— Привет, — ответила я, присаживаясь напротив.
— Всех поймали? — осведомился мой друг.
— Нет, осталось совсем немного. Диллинджер ушел из-под носа. Впрочем, я всегда неровно дышала к старому пройдохе, поэтому послала ему вслед воздушный поцелуй… Ты не знаешь, кстати, где тусуются в нерабочее время «трудовики»?
Он поднял на меня глаза и коротко мотнул головой.
— И знал бы, не сказал. Нечего приличной девушке по злачным местам болтаться.
— Надо отдать тебе должное, сегодня ты вреден более обычного, — фыркнула я.
— Ты сама выбрала меня, — развел он руками. — Я же тебя предупреждал, что тип я мрачный.
— Ты не тип, ты просто колесо от байка. Обиделся?
— Не надейся, — рассмеялся он. — Я на тебя хронически не обижаюсь. Слишком бессмысленная трата сил, мне это определенно кажется глупым.
— Пойдем со мной на концерт? — предложила я.
— На что? — переспросил он.
— Послушаем Альбинони, — мечтательно закатила глаза. — Пойдем, а? — Приеду к концу, — деловито ответил Пенс, вытирая руки такой грязной тряпицей, что лучше б он этого и не делал никогда. — Целый час слушать твои скрипочки с виолончелями я просто не в силах. Засну и буду мешать твоему эстетическому наслаждению мужественным храпом. Когда кончается эта твоя классическая радость?
— Часов в десять. Точно не знаю. Придется заводить роман со стареющим интеллигентом, который будет в состоянии понять мою тонкую душу.
— Он умрет от инфаркта, — презрительно фыркнул этот тип. — Вынести твои приколы в состоянии лишь единицы. А вернее — единица. То есть я.
— Ладно, мне пора. Ты приедешь?
— Конечно, —
— Кстати, — обернулась уже на пороге, — ты про Нещадова слышал?
— Нет.
— Его убили, — грустно сказала я. — Как ты думаешь, это я несу смерть окружающим?
— Нет, не думаю, — совершенно серьезно ответил он. — Думаю, что такие, как Нещадов, сами носят смерть за плечами. Я обязательно за тобой приеду. Не нравится мне вся эта лубочная картинка! Тебе вообще-то обязательно идти на этот концерт?
— Обязательно, — кивнула. — Иначе начну растворяться в атмосфере окружающего меня мрака.
— Тогда иди, — он легко коснулся губами моей щеки. — Но дождись меня, если опоздаю на минуту.
Но я прекрасно знала — мой грубиян никогда не опоздает. Он начнет дежурить у консерватории уже за час до конца.
Лишь бы с его Принцессой ничего не случилось.
Дома меня ждала Эльвира, старательно подражающая маме. С этой целью она даже напялила на себя мамин фартук со странными надписями, которые я в шутку именовала «тайными заклинаниями». Фартук Эльвире абсолютно не шел, был совсем некстати и не к месту, поэтому я иронически хмыкнула, наблюдая, как моя подруга, более склонная к легкой жизни, развлекает себя несвойственными ее натуре кухонными заботами.
— Хорошо, что ты явилась, — сказала она. — Меня совершенно замучил твой своенравный питомец. Слушая его вопли, я подумала, что в последнем увлечении моей матушки «рерихианством» есть одна мысль, которая начала мне нравиться. «Птицам не место в доме».
— Еще слово, и я выкину тебя вместе с твоими глупыми «рерихианами», — заявила я. — Потому что ничего глупее придумать нельзя. Такие дикие мысли могут прийти в голову только твоей маме. Попугай — тварь божия. Ее выкидывать нельзя.
— Не выкинешь, — возразила Эльвира.
— Почему?
— Потому что я тоже тварь божия. И вовсе не я увлекаюсь разными глупостями, а моя мама. Я этого их Даниила Андреева толком и прочитать не смогла. Он на каком-то языке идиотском пишет. Ему, наверное, надо было в клинику лечь. У него заболевание мозга, так мне показалось. Какие-то непонятные Жругры и Игвы Друккарги — без тренировки не выговоришь.
— Жругр — это, наверное, Мещерский, — задумчиво молвила я. — Ему очень это имя подходит. Все «жру-гр», и «жру-гр», и никак не нажругрится. Ладно, ты лучше скажи, тебя мама твоя отпустила? Или в свете ее новых теософических увлечений порешила, что незачем ее чистой дочери со всякими там православными девицами общаться?
— Она еще не посвященная, поэтому отпустила. Вот когда посвятится, тогда уж не обессудь. Начнем встречаться тайком, в черных очках и с газетками.
Мы обе рассмеялись.
— Тогда тебе придется побыть в гордом одиночестве этот вечер, — огорчила я Эльвиру. — Мне надо поразмыслить в медитативной стихии музыки.
— Ты решила провести вечер у маминых «рерихианцев»? — ужаснулась Эльвира. — Иначе как понять твое намерение погрязнуть в медитацию?
— Нет, они Альбинони не слушают, — успокоила я. — А медитации у меня строго связаны с мыслительными процессами. Просто под музыку приходят некоторые умные мысли, да еще и отдыхаешь при этом.