Ошибка Пустыни
Шрифт:
– Конечно.
– Прочти там про последний день Мастера Смерти. Прямо сейчас, как вернешься в свою комнату. Потом делай что хочешь, но вечером советую прогуляться в порт. Ты там найдешь много интересного.
– Благодарю, Мастер Ашгар. Стоит ли мне чего-то там опасаться?
– Опасаться стоит тебя. Поэтому, будь добра, оставь кинжал дома. Не хватало Совету завтра еще разбирательств с Управой порта.
При упоминании Управы Лала снова окунулась в соленую воду воспоминаний и не расслышала слов прощания Ашгара, только рассеянно кивнула ему в ответ.
Первый Кодекс лежал там, где она его оставила, – на полу у кровати. Лала
Водя пальцем по шелковистым страницам Кодекса, Лала стала читать вслух:
– «О времени своего ухода в Пустыню Мастер Смерти узнает после трех сновидений. К нему последовательно являются облачный дром, золотистый анук и синий сокол, триединство сил Пустыни. Это значит, что Пустыня зовет его. Мастер должен передать свои дела и свое оружие Ученику и удалиться в одиночестве перед закатом. Обратившись Лицом к уходящему солнцу, Мастеру надлежит сесть, сделать глубокий надрез на левой руке заточенным стеклом и ждать, пока Пустыня не возьмет его кровь, силу и жизнь. Так и только так…» Что за шутка?
Лала перебила сама себя и уставилась на песок, будто ждала от него ответа. Мастер Шай из всего прочитанного выполнил только одно – передал ей дела. Торопливо, будто у нее сейчас отберут книгу, и она не узнает главного, Лала продолжила:
– «Так и только так сохраняется равновесие Пустыни. Ни в коем случае нельзя допускать чрезмерно частого соединения крови двух мастеров и песка в черные шуларты. Пустыня сама дарит их людям, когда приходит время. Ни при каких обстоятельствах один Мастер Смерти не должен пускать кровь другому, ибо в таких случаях соединение сил может стать неконтролируемым и необоримым, что также нарушает равновесие Пустыни. Ответственность за исполнение ритуала ухода возложить на каждого Мастера, присягающего Совету». Хворь меня побери, Учитель! Зачем вы это сделали?!
Лала повалилась на спину и долго лежала, словно избитая, разглядывая равнодушный купол. Приполз анук и снова обвил ее запястье. К его мокрому от молока носу прилипли песчинки. Лала вспомнила новорожденных ягнят в оазисе – те тоже тыкались мокрыми мордочками в песок и были такими же чумазыми. Память скакала, как белка по веткам в той, далекой и простой жизни за морем. Все перепуталось и поплыло, качая Лалу. Замок Фурд, мокрый и мрачный под осенним небом, морщинистое лицо Асмы в дыму лечебных трав, липкие от вина руки Ростера, мокрый Снег, прыгнувший за ней в воду, мышонок, убитый Мастером Шаем, юговое вино и пена на губах умирающего Чигиша, бездушная улыбка госпожи Ишиндаллы, звездное небо… Бесконечное звездное небо над сияющими барханами. И не понять, где у этого мира верх, а где низ. И откуда-то из недр звездной тьмы тихий, но четкий голос Учителя: «Сбереги камни. Не отдавай все. Никому не верь!»
– Хорошо, Учитель!
– Я
Лала прогнала остатки наваждения и недружелюбно скривилась:
– Скажи, брат Шурн, ты исповедуешь полное невежество и всегда будешь вламываться в мою комнату?
Шурн не заметил колкости. Или сделал вид. Он перешагнул через присыпанный песком Кодекс и поставил на стол кувшин, потом, нерешительно потоптавшись, предложил:
– Хочешь, я буду твоим провожатым в порту?
– Зачем? – Лала встала, отряхиваясь от песка.
– Ну… вдруг ты захочешь что-то узнать.
– А может, это ты чего-то от меня хочешь?
Лала невзначай оголила руку с ануком, и Шурн намертво прирос взглядом к золотистым чешуйкам. Не моргая, он монотонно ответил:
– Да, хочу. Я хочу воспользоваться твоей добротой ко мне. Благородный Лириш заставил меня сказать, зачем его ждут на заседании Совета. Он был поражен, когда узнал о твоем возвращении. Он сказал, что если ты – это правда ты, то Шулай ждут неспокойные времена и лучше быть с тобой заодно.
– Ты спросил, почему он так думает?
– Да. Он сказал, что знал Мастера Шая и его возможности, а еще он уверен, у тебя нет причин любить и защищать Шулай. Он… – Шурн скривился и попытался замолчать, но рот его открывался сам собой, отчего слова получались словно надкушенные, – он поу… прау… сил при-и-и-ивести тебя в порт! На у-у-у-ус… ловно-о-ое место.
Лала опешила, а потом рассмеялась и накрыла Тика рукавом. Шурн будто очнулся, протер глаза, но продолжал стоять, как пришибленный, часто дышал и вытирал пот со лба. Лала принюхалась к содержимому кувшина. Там был сардан – нежное фруктовое, чуть подбродившее питье с ледяной крошкой, которое у Ишиндаллы подавали по праздникам.
– Прекрасная мысль! Я с удовольствием прогуляюсь с тобой, брат Шурн. Заодно проверим одну мою догадку.
Она погладила Тика через ткань рукава, и тот отозвался легким движением головы.
Глава восьмая
Вечер в Шулае оказался стремительным, будто Пустыня одним выдохом сдула солнце за горизонт. Но сковывающего холода ночи городские стены не пропускали, Лале даже показалось странным, что от ее дыхания не рождается облачко пара. Не успели Лала и Шурн дойти до порта, как в городе вовсю хозяйничала ночная тьма. Улицы почти не освещались, лишь у некоторых куполов горели цветные масляные лампы, украшая мир причудливыми красными, синими и желтыми пятнами. Запоздавшие прохожие торопились по домам, и никто не вздрагивал при виде двоих мастеров Смерти, потому что не разобрать было цвета плащей. Очередная кривая улочка внезапно кончилась, и Лала, ахнув, застыла.
Ничего прекраснее она не видела. Перед ними лежала ночная гавань с редкими темными силуэтами кораблей. Скалы, укрывающие шулайскую бухту от всего света, словно разрывали сияющую ткань неба и моря. Звезды над пустыней были ярче и больше, но пески не отражали их. А море без волн, надежно усмиренное каменной грядой, превратилось в небо на земле, и от этого захватывало дух. Лала не сразу поняла, что Шурн обращается к ней.
– Ты что, глухая?
– На левое ухо – да. – Она хмыкнула, потому что вид у ее провожатого был дурацкий, даже темнота этого не скрывала.