Ошибка Пустыни
Шрифт:
– Нет. – Он помотал головой. – Заговор – это плохо, а мы хотим добра всему городу, а не только горстке избранных.
– Почему ты считаешь, что завтра на Совете я не предам тебя? – прищурилась Лала.
В глазах Шурна сгустилось опасение, но лишь на миг. Он откинулся на спинку стула.
– Ты другая. Чужая. Тебе нужны друзья, а Совет не друзья. А если и расскажешь все, то тебе не поверят. Все знают, что племянник Ашгара – глупец, лишь по ошибке Пустыни получивший картинку змеи себе на задницу.
Шурн подмигнул ей. Лала вгляделась в его глаза и поразилась: ни капли страха или простодушия. Холодный уверенный расчет.
– Можешь повторить?
Шурн не успел прикрыть глаза и застывшими зрачками уставился на золотую головку анука:
– Союз Обновления ждет твоей помощи, сестра Лала! Мы должны изменить этот заплесневелый мир, хватит сидеть в норе прошлого!
– Ты веришь, что новая жизнь – это обман?
– Да! Никто не доказал, что она есть.
– Кто главный в вашем Союзе?
Шурн закашлялся, потом стал задыхаться, потом потемнел лицом, упал, не отрывая взгляда от анука, и забился в конвульсиях, раскидывая песок. Лала поспешно прикрыла Тика рукавом, и Шурн со стоном вытянулся на полу.
– Эй? Ты живой?
– Угу, – через некоторое время просипел он и тяжело сел, потирая ушибленную при падении руку.
Лала отпила прямо из кувшина и протянула его Шурну. Тот жадно и долго пил, запрокинув голову, а Лала смотрела, как ходит кадык в такт глоткам, и настолько отчетливо видела тонкий разрез и сочащиеся капли крови, что пришлось зажмуриться, встряхнуться и прогнать видение. Она хотела теперь одного: уснуть и встретиться хотя бы во сне с тем, кто все пояснит. Кого она, оказывается, не должна была убивать согласно Кодексу.
Лала отобрала кувшин у Шурна.
– Все, уходи. Мне надо поспать.
– Что ты решила?
– Ничего. После Совета поговорим.
Шурн кивнул и вышел неуверенной походкой пьяницы, а Лала впервые за все время в Шулае разделась и легла в постель как положено. Она задула светильник и прикрыла одеждой сияющего Тика, свернувшегося у изголовья. Засыпая, она прошептала:
– Приснитесь мне. Пожалуйста…
Проснулась Лала от жуткого гула, который шел из-под земли и пронизывал все тело. Песок на полу мелко дрожал, как мука в сите, а посуда на столе тихо звякала. Лала видела каждую песчинку, потому что Тик сиял ярче солнца. Змееныш был похож на клубок ниток и дрожал вместе со всеми вещами. Никогда прежде Лала не видела, чтобы змеи так себя вели.
– Тик? Тебе тоже страшно? – шепнула она.
От звуков голоса анук резко распрямился и пополз к двери, а там стал биться в нее головой. Лала вскочила, набросила плащ прямо на голое тело и попыталась было выпустить змееныша, но Тик продолжал биться головой уже не в дверь, а в пустоту. Недоумевая, Лала шагнула вперед и схватилась за ушибленный лоб. Что-то не выпускало ее из комнаты. Невидимая стена обжигала пальцы, но на самом деле была ледяной, как дыхание Хвори Пустыни. Сквозь нее виднелось тусклое мерцание старого Аша, спящего у себя в гнезде, и круги на песке от ночного светильника. Даже мотылька, стремящегося умереть в пламени, Лала прекрасно разглядела. Аш словно не чувствовал подземного гула и не слышал стука от отчаянного нападения Тика на прозрачную преграду. Изо рта маленького анука вытекла алая струйка, и Лала закричала:
– Эй, кто-нибудь! Что происходит? Есть кто живой?
Лала кричала, земля гудела, старый Аш спал, Тик бился головой, а мотылек достойно
После выбрасывания стула, кувшина и блюда Лала выяснила, что, если вещь у нее в руках, стена ничего не пропускает. С трудом оторвав окровавленного анука от его безысходного занятия, Лала засунула его в карман и схватила оставшийся стул за высокую спинку, размахнулась и со всей накопившейся злобы ударила в стену. Гул усилился, и стена изменилась: идеально гладкая поверхность покрылась несчетными трещинами, лишив Лалу возможности видеть, что творится снаружи. Еще несколько озверелых ударов стулом, и в центре появилась дыра размером чуть больше кулака. Гул стал невыносимым, и Лала вдруг подумала, что, если бы она по-прежнему видела звуки, уже давно бы лишилась головы – та просто разлетелась бы на кровавые ошметки. Невольно улыбнувшись этой мысли, Лала снова замахнулась стулом, но стена вдруг рухнула, будто разбитое зеркало.
– Так тебе!
Торжественно расправив плечи, она шагнула за порог и застыла с поднятой ногой: ступать было некуда. От того места, где стояла Лала, тянулась широкая трещина, которая росла с каждым ударом испуганного сердца и глотала все: песок, гнездо Аша, самого Аша, внутренние стены купола, наружные стены. Мир отламывался кусками и падал в черную пропасть. Лала закричала, но не услышала себя, потому что проваливающийся мир кричал громче. Трещина убегала все дальше, раскалывая землю и пожирая ее. Холод превратил Лалу в статую, она чувствовала, как замерзают глаза и сердце все реже толкает кровь по жилам. Что-то теплое скользнуло по ноге, и краем неподвижного ледяного глаза она увидела Тика, выбравшегося из кармана. Крикнуть она уже не могла и только горестным хрипом проводила змееныша, солнечной ленточкой улетевшего в трещину. Она даже не могла опустить веки, чтобы не видеть всего, что происходит. Мир умирал вместе с ней.
В жадную кривую пасть сверзился весь Шулай, а потом началось что-то и вовсе дикое. Пустыня потекла. Как вода. Трещина не росла вширь, но продолжала пожирать землю. Мысли Лалы тоже замерзли. Ей было не больно и не страшно, она больше не верила глазам, потому что так не бывает, чтобы весь мир сливался в одну трещину. Слева пустыня, справа море. Они будто были разлучены трещиной, но стремились друг к другу, как страстные влюбленные. И где-то там, внизу, во тьме, соединялись и пытались вырваться вместе назад, к небу. Но только белый шипящий пар клубился над разломом.
Лала вдруг подумала: а что будет, когда кончится весь песок и вся вода? Неужели она, заледенелая статуя, упадет в бездну последней? Неужели это конец? Такой нелепый и непонятный. Зачем она столько училась, почему Мастер Шай ее бросил и не пришел в этом сне? Ведь это сон, это не может быть правдой, никак не может!
– Я не бросил тебя, – ударило нестерпимым огнем ей в спину.
Лед на коже мгновенно исчез, сердце взбесилось, а растаявшие слезы брызнули из глаз, как кровь из неумело перерезанной шеи. Ноги у Лалы подкосились, и она рухнула на песок у самого края трещины.