Ошибка Творца
Шрифт:
– Бронислава-какава, – сказала она наконец, глядя мимо него, на полированную столешницу. – Бронька-шелупонька.
– Скукота, – откинулся он на спинку кресла. – Ладно, что-нибудь придумаем.
И тут же вскочил, протянув ей узкую сухую ладонь. Она непонимающе на него взглянула.
– Поздравляю, – сказал он. – Вы приняты.
Прозвище он и правда ей придумал, и не одно. Они варьировались в зависимости от его настроения и от их общих успехов. Одно обиднее другого, но Броня держалась. Потому что бывали и удачные дни, когда, вытянув длинные ноги в конце дня и затребовав
– Хильда Прешельт, – говорил с улыбкой Калужкин, осторожно дуя на горячий чай. – Чистый продукт Веймарской школы.
Шварц кивал головой, как китайский болванчик:
– Да-да-да! Читает Рильке, слушает лекции философа Гуссерля, обвешивает стены репродукциями экспрессионистов!
– Носит белую блузу со стоячим воротником и длинную юбку. Совершает длительные прогулки по Шварцвальду…
– А в перерывах режет, режет, режет тритонов… – подхватывал, похохатывая, Шварц, и они оба смотрели на нее с ласковой нежностью, что твои дядюшки. – Ну, Бронислава, хочешь быть Хильдой? Если бы не ее 259 экспериментов по трансплантации в 1921 году, не видать нам в 93-м открытия ингибитов белков апоптоза…
Что такое ингибиты – Бронислава знала. А про Хильду прочитала в тот же вечер. Хильде повезло работать с Гансом Шпеманом – крупнейшим ученым того времени. Но вместо того, чтобы дождаться публикации своих опытов и получить докторскую степень, Хильда вышла замуж за какого-то практиканта, родила сына и погибла – глупо, бессмысленно, разлив керосин в попытке разжечь печь и приготовить обед. Платье ее вспыхнуло, и на следующий день бедняжка скончалась от ожогов. А не выйди Хильда замуж и не ограничь свою жизнь киндер и кюхе, получила бы, как пить дать, Нобелевскую премию со Шпеманом в 1935 году. Бронислава тогда пообещала себе не совершать таких глупых ошибок. А то, что рядом со Шварцем она тоже рано или поздно получит Нобелевку, не сомневалась. И вот теперь… Что ей делать теперь?
В проеме двери она увидела молодого невысокого мужчину, одетого совсем по-летнему, неформально: футболка и джинсы. Но Броня его вспомнила – мужчина был из полиции, в тандеме с допрашивавшей ее вчера девицей. Что им опять здесь понадобилось – ведь ясно же, что директора убил кто-то чужой, какой-то деревенский грабитель, пьяница или наркоман… Ни у кого в институте рука бы не поднялась убить Шварца! Потому что тут, внутри этих стен, все знали, что он – гений. А поднять руку на гения – это то же самое, что поднять руку на вершину Божественного Творения, и ни один генетик… Она не успела додумать свою мысль, потому что услышала голос Калужкина в коридоре:
– Да, я был у профессора за день до убийства.
– Вряд ли за день, – негромко возразил ему мужчина с Петровки. – Утром в день убийства у Шварца была домработница и, конечно же, протерла все поверхности на кухне.
Броня привстала из-за стола, пытаясь расслышать ответ Калужкина; скрипнул стул – она замерла.
– Возможно, она плохо сделала свою работу? – возразил спокойно Калужкин, а Броня, стараясь производить
– Нет. Невозможно. Дочь Шварца навещала его пару дней назад. Если бы домработница некачественно убралась, то остались бы и ее отпечатки.
Бронислава осторожно выглянула в коридор – метрах в десяти стояли оперативник и Калужкин, – и она поняла, что, несмотря на спокойный тон, зам явно напряжен.
– Хорошо, – выдохнул Калужкин. – Я подъехал к нему сразу после работы. Хотел объясниться.
– Что-то, связанное с вашей ссорой накануне?
– Да. Борис настаивал на продолжении серии долгосрочных опытов по теме, которая казалась мне заведомо бесперспективной и, кроме того, очень дорого стоила институту. Несмотря на хорошее госфинансирование, я считал глупым тратить деньги впустую.
«Он врет, – поняла Броня. – Зачем же он врет?»
– В котором часу вы ушли?
Калужкин пожал плечами:
– Где-то в восемь. Может быть, полдевятого.
– То есть за час до прихода неизвестного убийцы?
Бронислава прильнула к двери, чтобы ничего не упустить из разговора, – дверь скрипнула. Калужкин бросил быстрый взгляд в ее сторону и, повернувшись снова к оперативнику, раздраженно ответил:
– Я не знаю, когда пришел убийца, поэтому оценить отрезок времени мне проблематично.
– Тогда, вероятно, вы сможете предоставить нам алиби на тот вечер?
Калужкин вновь поглядел на дверь, за которой пряталась Бронислава.
– Я был… – он замялся, – с женщиной.
– Отлично. – Оперативник несколько демонстративно занес ручку над листом бумаги. – Ее имя, телефон?
Калужкин сглотнул:
– Я не могу вам этого сказать.
Оперативник кивнул, спрятал ручку между страниц в папке с записями.
– Тогда, очевидно, вам придется пройти со мной.
Калужкин кивнул:
– Да, конечно.
Броня едва успела отпрянуть от двери: они прошли мимо нее к выходу и едва успели скрыться за углом коридора, как она последовала за ними, выбежав на проходную минутой позже того, как они вышли во двор. Калужкин, в старом пиджаке и чуть мешковатых брюках, казался таким… потерянным, что у Брони сжалось сердце. Да, он, конечно, не Шварц. Но он тоже был в ее «команде», из своих: близкий друг Бориса Леонидовича, а значит, светящийся шварцевским отраженным светом. И пусть не блистал сам, но Калужкин был для Брони как радиатор или теплая печка, греющая ровным сухим теплом. И вот теперь его уводили, возможно навсегда. Бронислава почувствовала, что у нее защипало в носу, – еще чуть-чуть, и она снова расплачется.
– Куда это его? – Коля-охранник задумчиво почесал небритый подбородок. – В кутузку, что ли?
– Его скоро выпустят, – сказала Броня, стараясь убедить и себя. – У него есть алиби. Он был с женщиной. Наверное, замужней. И не хочет ее выдавать…
Ее прервал квохчущий смех охранника:
– Ну конечно! Ох, насмешила! – Броня возмущенно на него уставилась, а тот все не мог успокоиться: – Замужняя! Видел я, какие у него замужние!
– Что ты имеешь в виду? – холодно спросила она.