Ошибка в объекте
Шрифт:
— Боже, в каком ужасном мире вы живете! — воскликнула Борисихина.— Скажите, Валентин Сергеевич, а вы сами верите во все это?
— Полностью принять эту версию мне не позволяют некоторые другие факты. Но и отказаться от нее я не имею права, да и не хочется, она многое объясняет.
— Слушая вас, я не могла поверить, что речь идет о моем муже, мне все время приходилось делать над собой усилие, чтобы помнить, что рассказываете вы не о преступнике международного класса, а о Борисихине… Нет-нет, так он вести себя не мог.
— Вы плохо знаете своего мужа,— заметил Демин.—
— Как бы там ни было, все, что вы рассказали, заставляет меня иначе взглянуть на своего благоверного. Я, кажется, начинаю его уважать. Глядишь, и до любви дело дойдет,— добавила Борисихина.— Неужели это бывает — чтобы столь злодейские поступки могли вызвать уважение и даже любовь к человеку?
— Дело не в злодействах. Просто вы убедились, что он способен на сильные страсти, на отчаянные поступки, что он решителен, когда дело касается вашего достоинства…
— А что говорит обо всем этом мой муж?
— Молчит. Не был, говорит, в больнице, и все тут. Я спрашиваю, может быть, кто-то сходил туда в его туфлях… И это отрицает. Не могли, говорит, с моих ног похитить туфли так, чтобы я этого не заметил. Я, говорит, не то что некоторые, с которыми подобное может случиться.
— Так он еще и шутит?! — восхитилась Борисихина.— Никогда бы не подумала.
14
Привели Тетрадзе. Он был бледен, густая щетина с невероятной скоростью покрыла почти все его лицо, придав ему скорбный и запущенный вид.
— Положение таково,— начал Демин.— Экспертиза утверждает совершенно уверенно, что на ваших брюках следы огня и кровь, которая по группам принадлежит двум пострадавшим людям — Жигунову и Свирину. Вам не хочется уличить экспертов в невежестве?
— Нет, не хочется. Ваши эксперты очень грамотные люди, и я искренне уважаю их за мастерство и добросовестность.
— Спасибо. Я обязательно передам им ваши слова. Но в таком случае, как вы объясните появление на ваших брюках столь зловещих следов?
— А! — Тетрадзе безнадежно махнул рукой.— Так ли уж важно, что я скажу, как объясню… Не поверите. И правильно сделаете. Такие следы, такие следы… Я даже не знаю, чем их можно обесценить.
— Вы убивали этих людей?
— Нет.
— Поджигали дом?
— Что вы, Валентин Сергеевич! Как можно поджечь дом, в котором живут люди! И потом… Тогда я еще не терял надежды этот дом назвать своим.
— Что же произошло?
— Произошло то, что Тетрадзе оказался в опасности. По собственной глупости. Следы — это одно, но против меня говорит и долг старика. Две тысячи я ему отдал, а он мне отвечает, что вернет, когда у него будут деньги…
— Вы это серьезно? — жестко спросил Демин.
— Вполне! А…— Тетрадзе осекся, склонил голову к плечу, словно пытаясь понять перемену, происшедшую в Демине, и, наконец, улыбнулся.— Простите… Получилось так, что я предлагаю вам деньги. Нет-нет, я только говорю о своем отношении к деньгам. Как я могу предложить деньги столь уважаемому мной человеку! Послушайте, как все произошло, Валентин Сергеевич. Вы мне не поверите, но я к этому готов. Вдвоем с моей женщиной, очень красивой женщиной, вы ее видели, приходим к Жигунову. У того гости. Говорить невозможно. Я ему о долге, о доме, о его обещании, а он мне в ответ — садись, дорогой, гостем будешь, семьдесят мне исполнилось. Что делать? Надо садиться. Сели. Я тост сказал, хороший тост, всем понравилось, все выпили. Еще тост, еще выпили. Пора уходить. Ушли. Я проводил женщину домой, потом сел в такси и поехал к Жигунову. Подумал, что гостей уже нет и мы можем поговорить…
— Значит, вы все-таки вернулись?
— Совершенно верно. Расплатился с таксистом, подхожу к двери и вижу — в окнах огонь. Бросаюсь в дом, затаптываю…
— Что горело?
— Газеты на полу. Большая куча бумаги, тряпок… Такое впечатление, что кто-то стащил в кучу… Потом вижу — лежат люди в крови. Я оттащил в сторону старика, Свирина, а потом испугался… Зайдет человек — что подумает? Подумает — Тетрадзе преступник. И я поступил не как мужчина… Убежал. И вот мне наказание.
— В котором часу это было?
— Стемнело уже. Март, рано темнеет.
— Вы загасили огонь полностью? Он не мог снова разгореться?
— Разгореться? — Тетрадзе потер щетину.— Нет, не мог.
— Вы ушли в калитку?
— Конечно. Куда же еще? Я не знаю другой дороги.
— Вас кто-нибудь видел?
— Думаю, что нет. Когда выходил, подождал, пока пройдут люди, сразу свернул в переулок. Старался, чтобы меня не видели. Ну что, верите, Валентин Сергеевич?
Демин вздохнул, прошелся по кабинету, снова сел. Ему хотелось верить Тетрадзе. В его голосе было что-то такое, что вызывало доверие, даже в выражении лица чувствовалась горькая искренность. Возможно, за ней стояло сожаление в содеянном…
— Неважно, верю ли я вам, Тетрадзе… Ну верю, ну не верю… Следствие идет, улики против вас никто не отменил. Терпение. Будем работать. Помогайте. Я с радостью отпущу вас, но мне нужны основания. Преступник нужен, Тетрадзе. Только он спасет вас. Скажите, когда вы вернулись в дом, там никого не было в полном здравии?
— Нет,— подумав, ответил Тетрадзе.— Я обошел весь дом, да что там обошел, я его обежал не один раз… Когда я увидел этих людей, среди них женщина… Они так веселились за столом, и вдруг… Я растерялся…