Ошибка в объекте
Шрифт:
– Сколько же Лещенко лет?
– спросил я.
– Тридцать один год.
– И уже нервное истощение, - покачал головой Агеев.
– Воропаев намекал, что Лещенко, кажется, выпивает. Печень сильно увеличена, и другие признаки...
– Тогда понятно, - кивнул следователь.
– Вачнадзе, - продолжала Карапе-тян, - из Чиатуры. Сорок три года. Женат, четверо детей...
– Столько сирот!
– вырвалось у меня.
– Да, - сочувственно вздохнула инспектор.
– Горе в семье, конечно, огромное...
– Родственникам
– спросил я.
– Я звонила вчера коллегам в Чиа-туру. Вачнадзе в их райотделе знают очень хорошо. Говорят, отличный был мужик, спортсмен. Он там даже вроде героя...
– По какому случаю?
– поинтересовался Агеев.
– О, эта история прогремела на всю республику, - сказала Кармия Тигра-новна.
– Прямо диву даешься, на что способен человек! Понимаете, с дамбы в водохранилище сорвался микроавтобус. А в нем - семь человек. Включая двоих детей. Чистая случайность, что этот самый Вачнадзе оказался рядом. Ну и, не раздумывая, бросился спасать людей. Глубина - больше десяти метров...
– Ничего себе!
– воскликнул Агеев.
– Это же только спортсмену под силу, тренированному...
– Вот именно, - кивнула Карапе-тян.
– Будто сам Бог послал Вачнадзе. Он был в свое время чемпионом республики по подводному плаванию... Дело было зимой, вода ледяная, дверцы в микроавтобусе заклинило. Пришлось выбить стекло. Представляете, как ему было тяжело! Но справился. Всех вытащил. Сам получил серьезные порезы, подхватил двустороннее воспаление легких. Еле-еле врачи выцарапали его. А семь человек спас!
– Какое горе будет для них узнать о его смерти, - сказал Агеев.
– Несомненно! Эти семь человек и все их близкие считают его, я уверена, своим родственником!
– А что, он действительно директор комиссионного магазина?
– спросил я.
– Да. И довольно крупного. Коллеги из Чиатуры говорят, что он честнейший человек. До него трех директоров сняли за всякие махинации. Одного посадили. Вачнадзе уже пять лет работал, и все отзывались о нем только хорошо.
– Да, деляга и хапуга не полез бы спасать других, рискуя собственной жизнью, - заметил следователь.
– От чего он приехал лечиться?
– Радикулит, - ответила Карапетян.
– После той спасательной операции заработал...
– Следующий там кто?
– спросил я.
– Николай Иванов, - продолжила Карапетян.
– Из Омского речного пароходства. Капитан буксира. Холост.
– Выходит, капитан не прозвище, а должность, - сказал Агеев.
– Да. Несколько лет назад переболел энцефалитом, клещ в тайге укусил. Остаточные явления и так далее. В санаторий приезжает второй год подряд. Воропаев говорит, что в прошлом году помогли Иванову здорово...
– Теперь уже ничем не поможешь, - вздохнул следователь.
– Сколько ему было лет?
– Тридцать восемь, - ответила Карапетян.
– Компанейский мужчина. Веселый, заводной, на аккордеоне играл... Очень к нему бабенки липли... Пойдем дальше. Ольга Ватутина, двадцать семь лет,
– О, в знаменитой Ленинке!
– ска - зал с уважением следователь.
– Да, - кивнула инспектор.
– Семейное положение непонятно. По паспорту замужем. Лещенко говорит - разведенка...
– Может, в Москве она замужем, а в санатории - разведенная, - заметил следователь.
– Кто знает, - пожала плечами Карапетян.
– Но возможно, что действительно не живет с мужем, а развод ещё не оформила. Такое сплошь и рядом...
– А у неё какой диагноз?
– поинтересовался я.
– Нервное переутомление, - ответила Кармия Тиграновна.
– Ну вот пока и все, что удалось установить о пострадавших и Лещенко, - закончила Карапетян, словно закрыла блокнот с записями. Но никаких бумаг в руках у инспектора не было, говорила она по памяти.
– Что ж, - сказал Агеев, - будем ждать ответа из лаборатории.
Мы обсудили, чем ещё нужно было заняться следователю и инспектору по делу, и я отпустил их.
Позвонил Белле Григорьевне. На этот раз в её голосе уже не было того спокойствия и властности. Проскальзывала хрипотца, которая бывает после плача.
– Что-нибудь случилось?
– с тревогой спросил я.
– В санатории, слава Богу, все тихо, - ответила она.
– Только что были родственники Вачнадзе. Прилетели утренним рейсом... При них ещё как-то крепилась, а ушли - не выдержала, разревелась... У него четверо детей, два почти взрослых паренька - двойняшки. Вы бы видели их глаза!..
– Да, вполне понимаю ваше состояние, - сказал я.
– Понимаю и сочувствую...
– Знаете, я ожидала бурных сцен. На Кавказе ведь люди эмоциональные... Но они проявили столько достоинства и выдержки. И сколько скорби было в их молчании...
Не успели мы закончить разговор с Беллой Григорьевной, как секретарь доложила, что меня ждет шеф-повар столовой санатория имени Семашко.
Так повелось, что при одном лишь слове "шеф-повар" в воображении нашем возникает полный розовощекий мужчина или женщина. И обязательно солидного возраста.
Черпаков, как отрекомендовался мужчина, был совсем ещё молодой, не больше двадцати пяти лет, среднего роста, сухощавый. Одет по самой последней моде - в джинсах и рубашке сафари.
– Товарищ прокурор, - заявил шеф-повар неестественно громко, хотя было видно, что он с трудом скрывает волнение, - я ни в чем не виноват!
– А разве вас кто-нибудь обвиняет?
– спросил я.
– Что я, без ушей? Или ничего не понимаю?
– продолжал Черпаков.
– Воропаев на меня напустился, высказался... Надо, мол, лучше следить за санитарным состоянием... Да и не только он. Няни за моей спиной шушукаются, отдыхающие. Спросите любого повара, раздатчицу, посудомойку в столовой... За чистоту-то я всех гоняю беспощадно каждый день, каждый час! Ни одного замечания от санитарного надзора!