Ошибки Г. К. Жукова (год 1942)
Шрифт:
Поздно вечером Кононенко был вызван к Белову. В его домике находилось все командование корпуса.
После неприятного и довольно продолжительного молчания, заговорил Захаров. Он сказал:
«Поставленная фронтом задача вам ясна, вы должны прорваться через Варшавское шоссе в тыл врага или умереть. И я вам скажу прямо: или героическая смерть на шоссе и герои в тылу врага, или позорная смерть здесь. Повторяю, такова задача Жукова, фронта, Ставки и самого Сталина. Меня прислали сюда, чтобы я заставил выполнить задачу любыми средствами, и, клянусь, я заставлю вас ее выполнить, я протолкну вас в тыл к немцам, хотя бы мне пришлось для этого перестрелять половину вашего корпуса. Вы должны прорваться в тыл врага с теми средствами, которыми сейчас
Наступила опять тяжелая и продолжительная пауза, во время которой Захаров тяжело дыша, переводил взгляд своих свинцово-холодных глаз на каждого по очереди.
Но вот, он заговорил снова: «Я созвал вас сюда на Военный совет. Каждый должен обдумать решение и обоснованно доложить его. Помните никаких дополнительных средств усиления. У нас с вами нет времени заниматься ерундой. Даю пятнадцать минут на обдумывание и принятие решения. Можете курить!»
Он говорил, то повышая тон, то снижая его до шепота с каким-то змеиным присвистом, злоба кипела и клокотала в нем, он захлебывался ею. Стало ясно, что он приехал сюда не помогать, не организовывать снабжение, не предлагать какие-либо решения способствующие улучшению проведения боя и операции, а «проталкивать», грозить, расстреливать, посылать людей на верную гибель. Он и в мыслях не имел тщательную подготовку прорыва обороны немцев с последующим прочным закреплением образовавшейся бреши для обеспечения действий корпуса в тылу врага.
Через 15 минут Захаров сказал: «Товарищи командиры, время кончилось, разведчик, докладывайте ваше решение».
Глубоко вздохнув и смотря в глаза Захарову, Кононенко начал: «Товарищ генерал, я не верю в успех и возможность прорыва через Варшавское шоссе без танков и артиллерии, тем более, я не могу поверить, что после нашего прорыва можно будет закрепить образовавшуюся брешь и удерживать ее продолжительное время. Но поскольку вы поставили перед нами определенные условия, то у нас есть лишь одна возможность -прорваться в тыл врага, используя лесной массив на правом фланге восточнее деревень Лаврищево и Подберезье. Ночью в лесу немцы значительно ослабляют свою оборону, выводя часть сил для обогрева в ближайшие населенные пункты и в опорные пункты, расположенные у моста через реку Пополта и в лесу 2-3 км северо-восточнее. Днем же противник значительно усиливает здесь свою оборону. Есть также основание полагать, что лесной массив является местом стыка флангов 10-й моторизированной и 34-й пехотной дивизий. Исходя из сказанного, предлагаю следующее решение: силами 325-й и 239-й стрелковых дивизий с наступлением темноты прорваться через слабую оборону немцев в лесу, и выйдя на шоссе, закрепить фланги прорыва, перебросив сюда противотанковую артиллерию, производя минирование и завалы. Одновременно гвардейские кавалерийские дивизии корпуса, следуя во втором эшелоне за пехотой, используя лесной массив, завершат прорыв обороны противника севернее шоссе и быстро выйдут в тыл врага. Наши боевые порядки в настоящее время…»
Но Захаров не дал Кононенко закончить. Он закричал: «Да ты, сволочь, хочешь пройти в тыл противника за счет крови пехоты! Вон! Мерзавец! Застрелю! Вон!»
И снова Кононенко увидел в его руке «Вальтер», но Грецов поспешно вытолкнул его за дверь.
Утром стало известно, что на проходившем уже без Кононенко «Военном совете» под давлением Захарова было принято именно то решение, которое меньше всего обещало успех: прорыв осуществить с утра, по открытой местности, там, где корпус ближе всего подошел к Варшавскому шоссе.
Уже на рассвете следующего дня, после бессонной ночи, гвардия шла в атаку по глубокому снегу, с карабинами против танков, артиллерийского и минометного обстрела. Атакующих штурмовала и бомбила немецкая авиация, а прорывавшихся близко к шоссе героев немцы поливали градом пуль из пулеметов и автоматов. Атаки следовали одна за другой, шел штурм немецких
Вечером бой прекращался, те, кто оставался жив, не был убит, не истек кровью или не замерз в снегу на морозе, отползал в тыл на обогрев, прием пищи и отдых. Люди набивались во все избы деревень и засыпали мертвецким сном. А утром, на следующий день снова шли в атаку.
Шли по проторенным вчера в глубоком снегу тропинкам, шли по ним, зная, что они хорошо пристрелены немецкими автоматчиками. Шли по ним, потому, что не в силах был двигаться по свежему насту и пробивать себе новую дорогу в глубоком снегу, шли по дороге к смерти. Немцам не нужно было даже прицеливаться, они против каждой такой проторенной тропки устанавливали пулемет, а то и просто стрелков с карабинами. Если упавшие не были сражены пулями насмерть, то остальное доделывал мороз или штурмовая и бомбардировочная авиация врага.
Так Захаров губил гвардию, которая непрерывно атаковала. Во всяком случае, период с 12-го по 22-е января был насыщен настойчивыми, непрерывными, бессмысленными и безрезультатными атаками. Если через шоссе и прорывались единицы, то немцы сравнительно легко их там добивали. Если прорывались подразделения или части, немцы контратаковали вдоль шоссе танками отрезали прорвавшихся и отбивали атаки тех, кто стремился помочь окруженным. Белов пробовал менять планы и время действий, менять участки наступления, но все напрасно. Как только наши части начинали действовать, немцы, используя авиацию и средства наземного наблюдения, быстро определяли место, где наносился главный удар и сосредотачивали там свой подвижной резерв из танков, артиллерии и мотопехоты. Сюда же вызывалась штурмовая и бомбардировочная авиация, все начиналось сначала, и на наступающих обрушивался целый ад.
Разведчики всех частей корпуса непрерывно искали и уточняли, где же у немцев слабое место в обороне? За период боев по показанию пленных, разведывательных групп корпуса и стрелковых дивизий, лыжных батальонов, еще и еще раз подтверждалось, что оборона немцев на участке с лесными массивами является их слабым местом. И там, где днем немцы упорно обороняли подступы к лесным опушкам там ночью они отводили большую часть сил в населенные пункты, оставляя на шоссе лишь дозорные танки и небольшие подразделения в пунктах обогрева. Окончательно стало ясно, что прорваться через шоссе без средств усиления, можно лишь ночью на лесном участке обороны немцев и нигде больше.
Действия и поступки Захарова становились странными и неоправданно свирепыми. Он по очереди вызывал к телефону командиров полков и дивизий, атаковавших шоссе, и, оскорбляя их самыми отборными ругательствами, кричал: «Не прорвешься сегодня через шоссе – расстреляю, мерзавец!» Он приказал судить и немедленно расстрелять пять человек командиров, бойцы которых не смогли прорваться через шоссе. Среди расстрелянных были: командир 160 кавполка 1-й гв. кавдивизии подполковник Юшин, инструктор по комсомолу политотдела 1-й гв. кавдивизии ст. лейтенант Голиков, командир одного лыжного батальона и еще два командира. Несчастные просили лишь об одном, – не сообщать их семьям о том, что они расстреляны. «Умоляем вас, – говорили они, – не трогайте наши семьи, пусть они думают, что мы погибли в бою».
Трагедия была потрясающая.
На третий день пришло помилование. Но поскольку Захаров отдал приказ о немедленном расстреле помиловали уже мертвых.
Вспоминает Кононенко и такой случай. Вызвал Захаров к телефону командира 2-й гв. кавдивизии полковника Н.С. Осли-ковского и говорит ему: «Если ты сегодня ночью и завтра днем не прорвешься с дивизией через Варшавку, оставь в обойме пистолета один патрон и пустишь себе пулю в лоб, не дожидаясь пока я тебя расстреляю».
Полковник Осликовский слегка заикался, он долго молчал и ответил: «Хо-о-о-ро-ошо, я о-о-ст-т-т-авлю два. О-о-дин се-се-бе, дру-у-гой те-те-бе!» И положил трубку.