Ошибочная версия
Шрифт:
— Это что, угроза?
— Ну что ты! Я же говорю, совет. Заработаешь хорошие деньги. А так их получит кто-нибудь другой. Я беспокоюсь о тебе, а ты думаешь, я тебе грожу. Мне-то что? Меня попросили, я передал. Нет так нет. Скажу, что ты отказался.
Валя внесла поднос, уставленный тарелками, захлопотала у стола.
— Ну а если… — начал Виктор и остановился, встретив предупреждающий взгляд Жени. Валя тоже перехватила этот взгляд и нахмурилась.
— Если вам нужно поговорить, я могу уйти, у меня много дел сегодня.
— Ну, Валечка, что у нас за разговоры! — Виктор хотел как-то успокоить ее, но Женя перебил его громко и властно:
— Ты не
Разливая водку, Женя хихикнул:
— Такой меркой я еще никогда не пил — рюмки явно маловаты.
— Это хозяйкины, — уже от дверей ответила Валя. — Она ликер пьет.
Женя прошамкал полным ртом:
— Задачку тебе хочу задать на сообразительность. — Проглотил, продолжал: — Чисто теоретически, заметь. Вот мы с тобой говорили. Ты вроде согласился. Потом отказался. Предложение-то было серьезное. Это не баловство. Дело, конечно, не мое, но ведь и ты понимаешь, приятель этот не мальчик. А ты сразу становишься опасным человеком.
— Это почему?
— Ну а вдруг трепанешься? Или вообще ты не тот, за кого я тебя принимаю. Пойдешь в милицию, тебе показалось, что я болтун, несолидный человек. Милиция тебя внимательно выслушает, говорит, что все это очень интересно, приходит ко мне. Я, естественно, удивляюсь и говорю: бред собачий, никогда ни о чем таком с ним не говорил. Доказать ты ничего не можешь, а доказывать должен ты, а не я. В итоге я оказываюсь в неловком положении, за мной смотрят, вынюхивают: а вдруг я и вправду что-то такое сделал. Мне это все не нужно. Но и ты в глупейшей ситуации. Сразу возникает подозрение, что ты все это выдумал, чтобы себе репутацию укрепить. Это тебе тоже не очень поможет — доказательств-то никаких. И даже если ты прав, то ведь это к тебе обратились с таким предложением. Почему-то именно тебя выбрали. Значит, что-то тут есть… И привет твоей заграничной визе. Это уж ты мне поверь?
— Ну и что из этого следует? — Прежде всего не трепись.
— Я и не собирался, — ответил Виктор. — В любом случае. А соглашаться, даже не зная, на что ты толком соглашаешься, я тоже не хочу.
— Это разговор неглупого человека. Прежде всего главное — риск в этом деле минимальный. Во всей операции по-настоящему рискованных двадцать минут: войти на судно десять минут и столько же, чтобы сойти с него. Остальное все повидло. Практически ты тут ни при чем. Если — во что я не верю начисто — тебя все-таки задержат, ты можешь получить при самом строгом приговоре максимум год—полтора. Ты впервые это делаешь. Это даже доказывать не надо — ты ведь за границу впервые едешь. Ты не знал, хотел малость заработать… И так далее. В общем-то такой исход практически исключен, ты сам в это поверишь, когда узнаешь технику дела. Что ты получишь? Две тысячи рублей. Ты знаешь кого-нибудь, кто бы зарабатывал две тысячи рублей за двадцать минут? Как у нефтяных королей, он спит — деньги текут, он проснулся, — деньги текут, он снова лег спать — а они все текут. Теперь возьми и подумай. Двадцать минут риска — и две тысячи рублей. Или никаких денег — и вся жизнь риска. Я имею в виду всю оставшуюся жизнь. Приятель мой — человек серьезный, он будет очень недоволен, если узнает, что ты знаешь и отказался. У тебя четыре рейса?
— Да.
— Умножь два на четыре. Дважды два и еще раз на два.
— Скажи своему приятелю, что в любом случае я в милицию не собираюсь, меня его дела не касаются.
— Он может не поверить.
— Что ж я ему, расписку кровью что ли, должен написать?
— В
“Восемь тысяч, — подумал Виктор, — это сумма. С такими деньгами можно было бы махнуть в Москву, жить там спокойно два года, учиться”.
— А что это такое? Наркотики?
— Ну кто же станет связываться с наркотиками? С порошком везде ловят — и по эту сторону границы, и по ту.
Виктор чуть пригнулся к столу и спросил тихо, неотрывно глядя на Женю:
— Пленки? Шпионаж? Так в этом я не участвую!
Женя просто покатился с хохоту. Он откинулся на спинку стула и залился громким, раскатистым смехом. Отсмеявшись, он долго мотал головой.
— Ну, старик, уморил! И это у тебя, значит, незаконченное высшее? Тебе любой пятиклассник расскажет, что девяносто процентов разведывательных данных можно получить, регулярно читая газеты. Эх ты, умница! — Женя встал, придвинул стул к Виктору, сел поближе, обнял его за плечи.
— Все гораздо проще. Маленькая торговая операция. Туда — деньги, обратно — товар.
— Деньги — валюта?
Женя чуть отстранился:
— Вопрос надо понимать так, что ты согласен?
— Пока нет. Валюта?
— Наша, советская. Родные рубли. Никаких микрофильмов, шифров, никаких планов строительства новой бани, никаких славянских шкафов. Тебе вредно в кино ходить. Отвезешь деньги, привезешь товар. Тут его продадут. Чистая торговая операция. Годится?
— Ладно. Попробую, если все действительно так чисто.
— Ну я пошел, — поднялся Женя. — Значит, завтра. Вы вечерком с Валечкой заходите ко мне, поговорим, посидим, выпьем. Идет?
От Вали Крюков вернулся домой только поздно вечером. О Жене и его деле Виктор старался не думать — что гадать понапрасну? И кроме того, настоящий музыкант должен жить жизнью, полной сильных чувств. Эта мысль понравилась Виктору. И по дороге домой он уже раздумывал над большой симфонической поэмой “Контрабандисты”. Это должна быть поэма остросовременных форм, в духе Шёнберга. Поэма о любви, о дерзости, о страхе, который стал острой приправой к пресной жизни…
Мать встретила Виктора упреками. В последние два месяца — со времени его знакомства с Валей — Виктор все чаще не ночевал дома. Поначалу он еще пытался как-то врать, объяснял, что остался у товарища, а потом махнул рукой и просто ничего не говорил. Мать узнала о Вале — какая-то ее знакомая видела Валю с Виктором, — и теперь мать всякий раз устраивала длинные сцены, проклиная “эту девку”, Виктора и час, когда она родила его на свет. Виктор понимал — мать просто боится, что он женится, не доучившись, не получив диплома, но жениться Крюков не собирался, а потому напрасные скандалы казались ему еще несноснее.
Сейчас Виктор укладывал вещи. Мать, не знающая ничего о рейсе, решила, что он собирается уходить из дому, крик ее стал еще громче, еще отчаяннее. Потом она расплакалась. Все это время Виктор молчал, но тут сел рядом с ней и попытался хоть как-то ее успокоить. Он уходит в рейс, “с этой” у него нет ничего серьезного, просто он уже взрослый человек, мать должна это понимать и смириться с тем, что у него есть личная жизнь. А учиться он еще будет, с этой целью и в рейс идет: поплавает, заработает денег, вернется в консерваторию. Про Москву Виктор не говорил, понимал, что это вызовет новые слезы.