Осиротевшее царство
Шрифт:
— Верно сказать, князь, я не могу, а только видел, что князь Никита Трубецкой с цыганкой что-то долго говорил, и на тебя кивнул ей головою.
— Ты думаешь, Трубецкой подучил цыганку? Может быть! У Никиты Трубецкого есть ненависть ко мне и злоба, он ненавидит меня, и, без сомнения, это он подучил цыганку. Но он поплатится за это!.. Я всё узнаю, — с большим волнением проговорил Долгоруков.
— Что ты задумал делать? — спросил Лопухин.
— Я… я сейчас поеду к Трубецкому и спрошу у него…
— Разве он скажет
— Я заставлю его сказать правду!.. Силою заставлю повиниться!.. Стёпа и ты, Лёвушка, со мною поедете!
— Ехать в такое время!.. Ведь ночь, — возразил Лопухин. — Отложи хоть до завтра.
— Нет, нет, сейчас. Ни одной минуты не стану медлить!.. Вас, друзья мои, тревожить я не буду, один поеду.
— Но мы тебя не отпустим… Куда ты, туда и мы.
— Спасибо, друзья, спасибо! Я верю вашей дружбе и привязанности, верю.
Вскоре же Долгоруков со своими приятелями уехал из палат Шереметевых и, несмотря на то, что была глубокая ночь, приказал везти себя к дому князя Никиты Трубецкого. Всю дорогу он был печален и наконец произнёс:
— А что, друзья мои, если слова старой цыганки и на самом деле будут вещими? Ведь многие говорят, что цыганские предсказания сбываются. А вдруг и действительно меня ждёт лютая казнь?
— Что ты, что ты! С чего такие мысли! — в один голос испуганно воскликнули его товарищи.
— Кто знает… Будущее от нас закрыто непроницаемою завесой.
— Если так, то как же цыганка может знать твою судьбу? — успокаивая приятеля, проговорил Храпунов.
— Да, пожалуй, и так! Ну, да что!.. Чему быть, тому не миновать, от своей судьбы не уйдёшь, не уедешь. А теперь, друзья, давайте брать от жизни то, что она даёт нам. Эй, ямщик, говорят, ты горазд песни петь. Запой весёлую, а мы тебе подтянем.
И вот среди безмолвной тишины ночи громко раздалась весёлая песня; звонко понеслась она по улицам Москвы и замирала где-то далеко, в беспредельном пространстве.
Но вот показался дом князя Никиты Юрьевича Трубецкого. Полнейшее безмолвие царило в нём: огни были давно погашены и ворота на запоре. Князь Никита и его жена давно вернулись с бала от Шереметевых и теперь уже крепко спали.
Громкий стук в ворота в неурочный час разбудил не только княжеских холопов, но даже самого князя и его жену.
— Поди узнай, кто стучит, кто смеет нарушать мой покой? — сердито приказал князь своему дворецкому.
Старик дворецкий немного спустя принёс такое известие:
— Князь Иван Алексеевич у ворот твоих, государь! Слышь, в гости к твоей княжьей милости прибыл.
— В такую-то пору? Не отпирать ему ворот!
— Грозится, государь, выломать.
— Бесчинник, разбойник! Что с ним и делать? — упавшим голосом проговорил князь.
— Принять его надо; скорее принять!.. Ведь князь Иван выполнит свою угрозу, — несколько смущённо посоветовала мужу княгиня, наскоро одеваясь.
— Принять!..
Князь Иван в сопровождении Лопухина и Храпунова вошёл в горницу. Неласковым взглядом встретил его князь Никита Трубецкой и резко проговорил:
— Надо бы тебе пору знать, гость незваный. «Не в пору гость — хуже татарина».
— Не гостить к тебе я приехал, а за делом, — хмуро ответил Долгоруков.
— А дня-то разве тебе мало? Кто это по ночам за делом ездит?
— Спешное, неотложное дело у меня, князь! По злобе ты подучил цыганку на балу сказать, что меня казнь ожидает.
— С чего ты вздумал, князь Иван Алексеевич, зачем я буду подучать? — меняясь в лице, воскликнул Трубецкой.
— Ты смутился, — значит, я прав! Но я и внимания не обратил бы на всё это, если бы от цыганкиных слов не пострадала моя невеста, графиня Наталья… С испуга она и посейчас лежит без памяти.
— Так что же, князь, от меня ты хочешь?
— А ты вперёд покайся.
— Разве ты — поп, что меня каяться заставляешь?
— Ох, князь Никита, не виляй, а прямо говори: ты подучил цыганку?
— Ничего я не говорил, ничего не знаю.
— Так ли, князь Никита? — насмешливо посматривая на Трубецкого, проговорил Долгоруков.
— Что? Или божиться меня заставишь, а может, пыткой задумал от меня признания добиться? — крикнул Трубецкой.
— Не кричи, этим себя не оправдаешь, да и не испугаюсь я тебя! Вижу, виноват ты, и с тобою мне не о чем больше говорить. Поди-ка ты отсюда вон да пошли ко мне свою жену: с нею я поговорю.
— Моя жена спит.
— Так разбуди. Я так хочу!
— Не забывай, князь Иван, в моём доме нет твоей власти. Ни хотеть, ни приказывать ты тут не можешь! — крикнул Трубецкой.
— Не хочешь разбудить свою жену, так я разбужу её, — и Долгоруков направился в спальню княгини Трубецкой.
— Ты куда? Не дури, князь Иван, опомнись… Не то холопов позову.
— Ты ещё смеешь мне холопами грозить! Если ты мне не страшен, то холопы твои и подавно.
Князь Иван нисколько не постеснялся бы войти в спальню к жене Трубецкого, если бы она сама не появилась около двери.
— Что тебе, князь Иван, надо? Что ты шумишь? — полусердитым голосом спросила она у назойливого гостя.
— А, княгиня, не спишь? Поговорить мне с тобой, Настя, надо.
— Шальной ты, князь Иван, как есть шальной! Что же ты ночью, а не днём?
— Днём-то, Настя, недосуг — всё в разъездах. Князь Никита, выйди на малое время, мне с твоей женой поговорить кой про что надо…
— А зачем мне выходить? Говори при мне…
— Выйди, говорю!
— Лучше ты выйди, а я не пойду.