Осиротевшее царство

Дмитриев Дмитрий Савватиевич

— То же, князь Алексей Григорьевич, скажу, что и другие вам о том сказали: если бы княжна Екатерина была венчана с государем, тогда, пожалуй, она могла бы занять престол всероссийский.

— Но ведь она обручена… её по церквам поминают «великой княжной»? Послушай, Андрей Иванович, тебе неплохо будет, когда Екатерину, мою дочь, выберут на царство; ведь ты чуть ли не первым министром будешь в государстве.

— Спасибо, князь, я доволен и тем постом, который занимаю по милости императора Петра, моего благодетеля.

— А тогда, говорю, ты будешь

первым министром в государстве.

— Об этом, князь Алексей Григорьевич, преждевременно говорить… Государь ещё жив.

— А если государь подписал духовную? — дрожащим голосом проговорил князь Алексей, беря Остермана за руку.

— Отец… я… я уйду, — бледнея, промолвил князь Иван и направился к двери.

— Ступай, ступай! Ты только мешаешь.

— Отец, попридержись немного, не то будет плохо, — уже в дверях тихо произнёс молодой Долгоруков и вышел.

— Про какую духовную, подписанную государем, вы говорите, князь? — значительно посматривая на Алексея Долгорукова, спросил Остерман.

— А про ту духовную, в которой император Пётр Алексеевич после себя соизволил престол оставить своей обручённой невесте Екатерине.

— Про это, князь, я ничего не знаю.

— Ещё вчера его величество соизволил приложить к духовной свою руку, — нисколько не смущаясь, солгал князь Алексей.

— Как? Государь даже подписал? — притворно удивляясь, воскликнул Остерман.

Ему нетрудно было догадаться, что Алексей Григорьевич говорит про подложную духовную; он знал, что государь никакой духовной не подписывал.

— Как же, как же!.. Государь соизволил свою руку под духовной приложить.

— Я ничего не знаю… мне государь ничего не говорил про духовную. А она у вас, князь?

— У меня…

— Вы мне покажете? Мне хотелось бы взглянуть.

— Время придёт — увидишь, Андрей Иванович.

— Знаете ли, князь?.. Я вам дам добрый совет, — несколько подумав, проговорил Остерман. — Разорвите духовную…

— Что такое? — меняясь в лице, воскликнул князь Алексей. — Разорвать духовную государя? Зачем?

— А затем, князь, что эта духовная подложна, — спокойно ответил хитрый царедворец.

— Как… как ты смеешь! — багровея от злости, крикнул Алексей Григорьевич.

— Тише, князь! Вы, кажется, забыли, что находитесь у ложа умирающего государя. Вы вольны принять мой совет или нет, это — ваше дело. Я только говорю, князь, из жалости к вам; разорвите, сожгите подложную духовную, иначе она погубит вас! — и, не сказав более ни слова, Остерман не спеша вышел из спальни умирающего императора-отрока.

— А, хитрая лисица, пронюхал, про всё пронюхал! Ишь, каналья!.. Теперь наше дело пропало… духовную придётся уничтожить. И хитёр же Остерман, хитрее дьявола, его не скоро проведёшь, — вслух проговорил князь Алексей.

Наступила роковая ночь с восемнадцатого на девятнадцатое января 1730 года. В Лефортовском дворце, в царской опочивальне три архиерея совершили обряд соборования над императором-отроком, который уже находился в предсмертной агонии. Высшее духовенство,

члены Верховного совета, а также сенаторы и генералитет собрались в соседней с опочивальней комнате и в грустном безмолвии ожидали роковой минуты.

Вице-канцлер Остерман, князья Алексей и Иван Долгоруковы находились около ложа умирающего государя. Умирающий державный отрок в беспамятстве стонал и бредил: он звал свою умершую сестру, царевну Наталью, говорил с нею. Вельможи, окружавшие умирающего царя, делали вид, что едва сдерживают рыдания, но главным образом следили за Долгоруковым.

Вот медленно отворились двери царского спального покоя, и в них вошла старица-инокиня, царица Евдокия Фёдоровна; опираясь на посох, ни на кого не смотря, она подошла к своему умирающему внуку-государю, дрожащей рукой перекрестила его и тихо промолвила:

— И ты, государь-внучек, в дальнюю дорогу собрался? Прощай, прости!.. Не чаяла я, не гадала, что переживу тебя. Думала — ты меня, старуху, похоронишь. Да, видно, не судил Бог. Голубчик, сердечный мой Петрушенька, милый внучек мой, на кого ты Русь святую оставляешь? — и царица-инокиня залилась слезами.

Но державный страдалец не узнал своей бабки; он метался в предсмертной агонии и со словами, обращёнными к князю Ивану Долгорукову: «Скорее запрягите сани, хочу к сестре ехать!» — скончался.

Остерман непритворными слезами оплакал юную пресёкшуюся жизнь своего державного питомца. Громко рыдал князь Алексей Григорьевич Долгоруков, но его слёзы были совсем другие: он плакал о потере своей власти, своего могущества. Несчастного князя Ивана без памяти вынесли из опочивальни умершего государя.

Спустя несколько времени, среди глубокой ночи, на колокольне Ивана Великого гулко прозвучал удар в большой колокол. То был вестник печали. Императора-отрока Петра II не стало: он скончался на пятнадцатом году своей жизни.

Царство русское осиротело.

Комментарии

Сведения об авторе

ДМИТРИЕВ ДМИТРИЙ САВВАТЕЕВИЧ (1848–1915) — прозаик, драматург. Купеческий сын, занимался самообразованием. После разорения и смерти отца (1870) поступил писцом в библиотеку Московского университета, где прослужил более пятнадцати лет. Первая публикация — в 1874 году. Писал юморески, рассказы, сценки, очерки. В 80-е годы подрабатывал билетёром в театре А. Ф. Корша, писал мелодрамы из крестьянской и провинциальной жизни. С конца 80-х годов работает в жанре исторического романа. Не обладая яркими литературными достоинствами, его произведения увлекали обилием фактологического материала, разнообразными картинами из жизни исторических личностей. К историческим произведениям Дмитриева относятся: «Зачало Москвы и боярин Кучка» (1886), «Два императора» (1896), «Государева невеста» (1899), «Боярыня Морозова» (1901), «Золотой век» (1902), «Полудержавный властелин» (1905), «Осиротевшее царство» (1913) и проч.