Оскал Анубиса
Шрифт:
– Почтеннейшие! – обратился профессор к топтавшимся у входа «моджахедам». – По коням! Сначала в «Шератон». Мне нужно уладить кое-какие дела, а потом возвращаемся домой.
Он уселся в свой автомобиль. Шкафообразные охранники быстренько загрузились в разбитый джип, купленный шейхом по случаю у военных.
Давно следовало навести порядок в финансах. Нужно было расплатиться с рабочими за прошедший месяц. Это помимо комиссионных Абд эр-Махмуда. Кроме всего прочего, необходимо свести баланс расходов на гостиницу для студентов. Ральф, как образец
Кстати, раз уж речь пошла о деньгах, Алекс решил позвонить Гурфинкелю, который обещал еще на прошлой неделе принести уточненный список наемных работников и подсчитать количество уже выплаченных им денег.
«Ох уж эти сыны Израилевы!» – в который раз ругнулся он на Гурфинкеля и набрал номер.
– Добрый день, Майк, – начал профессор, – Енски беспокоит.
– Добрый, – оживились на другом конце провода.
– Я звоню, чтобы тебе напомнить о том, что ты еще на прошлой неделе обещал принести бумаги по зарплате наемникам.
На другом конце провода недоуменно спросили:
– Профессор, а разве вы их не получали?
Теперь пришла очередь археолога задавать вопрос:
– А вы разве их приносили?
– Одну минуту, уважаемый профессор, – пропела трубка, и из нее послышались приглушенные рукой вопли Покровского:
– Какие бумаги, blin?! – верещал Бумба. – Какая зарплата, na fig?! Я зарплаты не видел с того дня, как Родину покинул! Кто?! Ты мне?! Давал бумаги?! Да ты совсем ума лишился, kozel?!
Послышался стук падающего телефона, и звуки стали слышны более отчетливо:
– Ах ты, морда библейская! – вопил Покровский, политкорректно заменив прилагательное «еврейская» на «библейская», в страхе, что Гурфинкель затаскает его по судам, обвиняя в расовой ненависти. – Я тебе сейчас покажу hren Навуходоносора и все семь казней египетских. Я тебе сейчас не то, что обрезание, я тебе усекновение плоти состряпаю! Под корень v nature!
– Ой! Мама! – пискнул Гурфинкель и, судя по звукам, полез под кровать на четвереньках.
– Порву, Иудина морда! – вконец разошелся Бумба. – Пархатый ты… Куда?! Стоять! Содом с Гемороем!
– Гоморрой! – ухитрился поправить Гурфинкель. Голос его звучал глухо.
– Удушу!!!
Алекс в недоумении посмотрел на трубку своего телефона. Тем временем избиение младенцев продолжалось.
– Андрюша, может, договоримся как-нибудь? – мяукал из-под кровати Гурфинкель.
– Договоримся… Вот сейчас договоримся… Вылазь, пейсатая морда, blin! Я тебе сейчас покажу сектор Газа!
– Давай договоримся, зачем сразу палкой?! – выл Гурфинкель.
Андрюша бушевал, и договариваться отказывался. Похоже, по обычаю своих предков, Миша что-то намудрил с деньгами и отчетной документацией, и теперь пытался всю вину свалить на Покровского. Однако Бумба от обвинения в растрате озверел так, что Миша струхнул за свою шкуру. Эндрю что-то бормотал про obshak, bratvu и какие-то ponjatija и Алекс понял, что по этому вопросу у него уже больше нет вопросов. Он вздохнул и положил трубку. Холокост на том конце провода продолжался.
«Хочешь сделать
Свечи.
По всей комнате. На полочках, на полу, шкафу.
В красных, зеленых, черных бутылках. Они давали мягкое рассеянное сияние.
По черному ковру легко ступали изящные босые ножки.
Девушка была одета во что-то совсем невесомое полупрозрачное, как свет свечей из бутылок. Она уселась на диван, покрытый ковром ручной работы.
Горькая, как яд.
Красивая, как змея.
Уж совсем некстати позвонил телефон. Приложила к уху трубку мобильника и поморщилась.
– Я просила сделать это быстрее – царственным, не терпящим возражения тоном сказала она, даже не поздоровавшись со звонящим.
– Госпожа, да будут ваши дни счастливы! Я старался, как мог, – умоляюще.
– Когда? – коротко спросила она.
– Через час все будет лежать у ваших прелестных ног. О прекрас…
Она отключилась, в задумчивости уставившись на телефон. Три минуты назад египтянка вышла из душа, а ощущение было такое, словно на нее налеплен тонкий слой жирной грязи. Она с брезгливостью вспомнила Алекса Енски, его прикосновения, чуть надтреснутый, но еще громогласный бас. Как он сидел с ней за одним столом, как фамильярно к ней обращался.
В ярости сильно сжала кулаки, но даже не заметила, как ногти впивались в нежную кожу.
– О, этот грязный старикашка еще поплатится за все!
Молодая женщина в истерике вскочила с дивана и стала метаться по комнате из угла в угол, перебирая в уме различные планы мести. По комнате плыл удушающий аромат горячего воска.
Через несколько минут она успокоилась и подошла к столику с зеркалом, на котором стояли баночки с кремами и тюбики с различными красками.
Присела на стоящий рядом с ним пуфик и посмотрела на себя в зеркало.
Ярко накрашенные губы кривились в бессильной ненависти, кожа лоснилась под толстым слоем румян и пудры. Только размалеванные черной краской глаза были ко всему безучастны.
Для них уже наступила Вечность.
Очень осторожно, боясь нарушить тишину, воровато озираясь, она открыла ящик стола и медленно вытащила прямоугольный девственно чистый конверт.
Новогоднюю ночь профессор решил провести в отеле «Марсам». Алекс хотел отдать долг вежливости гостеприимному Хусейну, который так вовремя предложил свою помощь. В доме у шейха Енски чувствовал себя как за каменной стеной. Иногда ему даже импонировало, что Абд эр-Махмуд, не считаясь с его мнением, приставил к нему охрану. Так было спокойнее.
– Остаешься за хозяйку, – сказал он Баст, которая на минутку отвлеклась от пинания грецкого ореха по паркету гостиной, и запер дверь в номер.
Машину он благоразумно оставил на гостиничной парковке. Перевозить автомобиль на пароме через Нил было хуже, чем ехать через мост, делая сумасшедший крюк. «Моджахеды», повздыхав, поехали в объезд.
На горизонте собирались свинцовые тучи. Воздух, пропитанный ожиданием дождя, можно было рубить топором. Немногочисленная одежда, которая была на Енски, промокла от пота в одно мгновение.