Осколки недоброго века
Шрифт:
– Зачем нам этот старый хлам? – вопрошал ко всему ещё и загруженный экономическими проблемами государь. – Если сейчас их ещё можно продать, выручив адекватные деньги, так необходимые нам для постройки новых – турбинных, то через пять лет это будет совершеннейший металлолом.
Авелан упрямился, настаивая – оставить «старичков», модернизировав… и конечно же строить линкоры:
– Всем найдём применение! У нас северное направление – новое! Шпицберген бы чёрт с ним – в случае войны пусть захватывают! Потом отобьём. Но Романов-на-Мурмане, «Ямал» – это имеет глубокий приоритет!
– Да уж, – тут Николай соглашался, – наше мнение об ущербности жёлтой расы спровоцировало наше небрежение. Это небрежение ослепило нас, и мы недооценили противника.
А какие условия? Ояма будет пытаться зацепиться за Корею. Хотя бы за половину, за клочок… Что ж, мы заставим заплатить полную цену! Однако устойчивый мир на Дальнем Востоке нам крайне необходим. Признаюсь, ради такого дела готов был и отдать японцам этот никчёмный Артур с его мелководным бассейном, едва ли пригодным для стоянки судов с осадкой в двадцать два фута. О боевых судах следующего поколения уж и не говорю – это постоянные работы по углублению фарватеров…
– Сие в корне невозможно! – нарушая субординацию, возмутился Авелан. – Отдать столь нашумевшую обороной крепость… да нас не поймут даже простые крестьяне какой-нибудь Вологодской губернии. К тому же, опираясь на военную базу, у японцев могут появиться соблазны.
– Сжечь карту это не значит уничтожить территорию, – к месту или не к месту ввернул Николай.
На стыке
Наверное, это была какая-то шальная ночь, кармическая ночь блужданий, находок и потерь – кому разъединиться и идти отдельными отрядами, одиночкой, кому разбрестись, потеряв визуальный контакт с мателотами, самостоятельно следуя к своему печальному концу.
Миноносцы капитана 2-го ранга Елисеева набрели на неосторожно зажжённые гакобортные огни одного из бронепалубников Уриу, что прикрывали эскортом «инвалидов» Камимуры.
Атаковали.
Безуспешно.
Русские, отстреляв по бестолковому «уайтхеды», давно ушли, а японцы…
Видимо, напряжение последних нескольких часов сказалось на самообладании и выдержке усталых азиатов – сигнальщикам продолжало что-то мерещиться, противоминные расчёты без остановки палили во тьму по ночным призракам.
«Якумо» обстрелял «Ниитаку». «Ниитака» отвечал…
Камимура менял курс, командиры кораблей индивидуально предпринимали манёвры уклонений.
Казалось бы, все отделались лёгким испугом, но на размашистых коордонатах практически все потеряли свои мателоты.
Тамтамы отдалённого беглого огня подхватило ветром, понесло, погнав Рейценштейна на зарницу выстрелов.
Опоздали – японцы канули во тьму.
Только незадачливо отставший «Ослябя» затерялся позади.
Бэр, здраво осознавая, что такое ночной бой – полная неразбериха со стрельбой в том числе «по своим», решил
В «мире Морзе» творилась сущая чехарда – где-то на юге гремела гроза, периодически раздирая эфир треском, Уриу, честно пытаясь бронепалубниками, словно овчарками, собрать расползшееся стадо, уже не осмеливаясь играть со светом, строчил «искрой» на все лады.
Толку – у флагмана «Идзумо» станция вышла из строя ещё во время артиллерийского боя. «Токива» принимал, отправить не мог.
Старая мачеха ночь спрятала под своим покрывалом всех и каждого по отдельности, схоронив и от врагов, и друг от друга.
Почти.
– Вашбродь, – голос сигнальщика изображал шёпот, сипло, будто простуженно, – кажись, шота там вижу.
Уже больше двух часов «Ослябя», приняв уклонение к восточным румбам, брёл в одиночку осторожным, всего восьмиузловым ходом. По счислению штурмана на левой скуле мог оказаться остров Ики, и Бэру наскочить в потёмках на камни совсем не улыбалось.
Сигнальные вахты утроили, тем более что надеялись обнаружить и противника. Погодя, к успокоению удалось-таки связаться с Рейценштейном. Однако, коротко прояснив положение, оба командира решили, что отыскать друг друга ночью не представляется возможным.
Да и… кое-кто желал сохранить за собой декларированную мобильность. Тем более что рассредоточение отряда расширяло зону поиска, вздумай Камимура двинуть в какой-нибудь ближайший порт метрополии, что лежали к северу японского архипелага.
– Вот там, – продолжал указывать сигнальщик.
Чернота ночи не была совсем уж беспроглядной, кругляш луны, что бледно прятался за тучей, давал небольшую подсветку, и вызванный вахтенный мичман наконец увидел тёмное пятно на правом крамболе – пристальной сосредоточенностью очерчивался силуэт судна.
– Миноносец? – не унимался сигнальщик. – А ежели до евойного кабельтов десять, то цельный крейсер? А?
Полупрофиль чужака не давал полной уверенности – это мог оказаться и транспорт, и кто угодно, но искали и ожидали понятно кого…
И молодой мичман в голове по памяти дорисовывал, воображением и справочником Джейн… и уверенностью:
– Командира на мостик, – сам вдруг заговорил шёпотом.
Капитану 1-го ранга Владимиру Иосифовичу Бэру этот ночной рейд – поиск и охота за кораблями противника – чем-то напоминал ту примечательную атаку на японский крейсер в Беринговом море.
Тогда невероятная всевидящая техника «ямаловцев» вывела его артиллеристов практически на прямую наводку, а он всё пытался представить и просчитать возможности «слепого» боя без этой электрической хитрости. И сделал для себя главный вывод, что в ночном бою, как и в любом в условиях плохой видимости, преимущество за тем, кто первый обнаружит противника и как можно долго сохранит выгодное положение своего инкогнито-превосходства.
– «Эльсвик», – уверенно доложил вахтенный, – две трубы, значит «Токива»! Вроде один идёт, мы уже минут двадцать на хвосте, глаза выели – никого боле вокруг.