Осколки под стеклом
Шрифт:
Рот ему залепила влажная прохладная ладонь — крик угас.
Не выпуская пистолета, охранник опустился на пол, поджав ноги, и замер, опустив голову, со сжатым в вытянутой руке пистолетом, упершимся в висок живого человека.
От него тоже пахло кровью, но не так, как от Артура Сергеевича — пахло открытой раной, незаслуженной болью, терпением.
Игорек поднял глаза, пытаясь вспомнить хоть одну молитву. В памяти все еще всплывала небесная синь над яблоневым островом, но теперь заместо перьевых облаков над ним раскачивался голый крысиный
— Я не смогу тебя вылечить, — хриплым шепотом сказал Игорек. — Я устал. Посмотри на меня, мне самому врач нужен. Я же не медик, у меня нет лекарств, у меня ничего нет… Выведи меня отсюда.
Стены давили. Крысиная морда ухмылялась. Дуло у виска не дрогнуло, а вжалось сильнее, так, что Игорек ощутил биение тонкой жилки.
Подкатывала паника — первобытный ужас, продиктованный осознанием близкой смерти и пониманием того, что после тело растащат по животам жадные грязные зверьки.
Игорек с трудом удерживал рассудочную мысль, кусая губы и подбирая правильные медленные слова:
— Антон… — Имя пришло сразу, словно подсказанное отчетливым шепотом. — Ты не можешь меня заставить. Ты выживешь и без моей помощи, ты просто много крови потерял, а рана не опасная, ударило вскользь… Но если ты подождешь, я отдохну и закрою ее — только обещай, что потом меня отсюда выведешь.
Ну и бред я несу, подумал Игорек, ожидая ответа. Я ведь даже не знаю, зачем я здесь…
И он может оказаться не Антоном, а каким-нибудь Петром…
Охранник не двигался, словно и не слышал Игорька. По-прежнему стоял на коленях, опустив голову. На затылке серебристым коротким мехом переливались под машинку остриженные волосы.
— Выпусти меня отсюда, придурок! — не выдержал Игорек и забился, дергая длинный ус капельницы. — Выпусти!
На его крик вдалеке отозвался кто-то торопливым «бегу-бегу», и в подвальный уголок сунулось что-то кругленькое, шумно дышащее и с клетчатым платочком в руках.
Добежав до уголка с матрасом, кругленькое радостно захихикало и оказалось лысым низеньким человечком в коричневом вязаном свитере, таком длинном, что он закрывал колени.
— Антон! — воскликнул пришелец. — Слава Богу!
И размашисто привычно перекрестился.
— Спаситель! — воскликнул он с той же интонацией, но уже радостно глядя на Игорька. — А я отец Андрюша… Вот, принес тебе штанишки новые и рубашечку…Покушать принес.
И показал объемистый пакет.
Жестокое дуло дернулось и отодвинулось от виска. Охранник, чье имя Игорьку удалось-таки угадать, поднялся с колен и поправил на груди вымокший в крови узел бинта.
— А в аптеке был? — спросил он у кругленького.
Тот засуетился.
— Конечно… конечно! — И выудил из шуршащего пакета белый бумажный комочек. — Вот ватка… а вот бинтики.
Антон потянулся, расправил плечи и принялся снимать прежние бинты, покрывшие его, как холодный глиняный
Под повязкой оказалась мокрая, но неглубокая длинная рана и широкое тренированное тело.
— Больно, но терпимо, — прокомментировал Антон, вертясь так и сяк, чтобы обернуть себя в белые марлевые полосы заново.
На Игорька он не смотрел. Зато отец Андрюша уселся на краешек матраса, по-отечески поправил одеяло пухленькими ручками и счастливо вздохнул, ласково глядя на Игорька овечьими глазами.
— Сейчас вынем иголочку, — сказал он, — и оденешься. Я все принес. А твои вещи пришлось выбросить — все протер и заляпал.
Иглу капельницы он и в самом деле тут же извлек, очень умело залепил выступившую капельку крови ватным комочком, согнул руку Игорька и несколько минут держал ее, не позволяя разогнуть.
Потом он помогал Игорьку одеться. Ловко, словно всю жизнь только и занимался уходом за больными, натянул на него рубашку, аккуратно, словно на ребенке, застегнув все пуговицы. Клетчатая байковая ткань приятно грела. Джинсы оказались на размер больше, чему Игорек был только рад — распухшее колено без труда поместилось в штанину, и только несколько раз кольнуло обжигающей, но терпимой болью. Застегнуться Игорек смог сам, левой рукой — правая висела безжизненно.
В это время Антон, обновивший свою повязку и накинувший на плечи камуфляжную куртку, принес лакированную обрезанную доску, смахивающую на часть ученической парты. Ее он установил на ящике, убрав оттуда шприц, застелил бумажными салфетками и поставил поверх две уже вскрытые банки тушенки, баночку с солеными огурцами и толсто нарезанный круглый хлеб.
Пластиковые стаканчики отодвинул в уголок, к бутылке водки с яркой, в золоте, этикеткой.
— Алкоголиков поусыпляли, а водку продают, — хмуро сказал он, раскладывая на импровизированном столе алюминиевые вилки.
— А это верно! — воскликнул отец Андрюша, пристраиваясь поближе. — Соблазн должен быть. Должен быть соблазн, иначе как души рассортировывать? Плохая душа поддастся соблазну, хорошая душа мимо пройдет… А если не будет соблазна? А если не дать Еве яблочко, а? И ведь не будет человечества, если яблочка не дать…
Он повернул круглую голову к Игорьку:
— Не тошнит? Тогда кушай.
Игорек подцепил вилку левой рукой и ткнул ее в банку с тушенкой. Он был голоден и не знал, сколько пролежал в этом подвале. Отказываться было глупо.
Напротив него Антон тоже взялся за вилку, но сначала налил в стаканчик остро пахнущей водки и выпил разом, и лишь потом выловил крохотный серо-зеленый огурец.
— Будешь? — спросил он, кивая на бутылку. — Согреешься.
— Я не пью, — скованно отозвался Игорек.
Ему было стыдно за свои увещевания — наплел бредятины об излечении… тот еще спаситель.
— Не бойся, — сказал Антон. — Здесь тебя никто не увидит.
— Да я вообще не пью, — покачал головой Игорек. — Из принципа…