Осколки сфер. Часть I
Шрифт:
Амма тем временем запалила очаг в центре хижины. Зеленовато-синий огонь заплясал по стенам. Шаманка запела, обращаясь к свету. И от звучной песни дрогнул воздух.
Смотреть на ритуал считалось дурным знаком. Присутствующие мири низко склонили головы. Только Дженна осторожно наблюдала за рисунками энергий, которые ткал низкий голос Аммы. Дженне показалось, что сами царства людей и духов сходятся, соединяются, перемешиваются. Шкурки и кости мелких животных, висящие на поясе Аммы, будто оживали.
Шаманка пела, но из плотного мира голос её не мог
Когда песнь была окончена, старая женщина упала на пол без сил. Огонь в очаге потух, разошлись и сферы царств. Отравленная охотница в последний раз вздохнула и замерла на руках у подруг.
– Мать призывает к себе эту мири, – только и услышала Дженна. – Её смерть – наша плата за жизнь…
Мири тихо взвыли, заплакали над телом подруги. Оглушённая горем, Дженна не помня как вышла от шаманки. Добравшись до таверны Йонов, она рухнула на свою лежанку и проспала больше суток.
Помимо Матерей гоблины мири поклонялись ещё бесчисленному множеству богов. Буквально за каждый вид ремесла и искусства, за садоводство, охоту и так далее отвечал какой-нибудь скромный, но важный божок. Алтари семейных покровителей, напоминающие усыпанные цветами птичьи кормушки, стояли у каждого дома. На перекрёстках и площадях возвышались деревянные идолы.
Сам Нора, который Йон-Йон важно именовал городом, походил скорее на кучки деревень, разбросанных по лесам и водным полям. Тем не менее это было единственное большое селение гоблинов мири на всём острове. А трактир Мамаши Йон оказался одним из самых больших строений в городе.
Другие дома были невелики, как и их жители, и легко размещались на ветвях кряжистых деревьев. Мири строили жилища как можно выше – ближе к солнцу и подальше от вездесущей сырости. Улицы и площади Нора представляли из себя деревянные конструкции, установленные на сваях или подвешенные на крепких канатах.
Сырости в лесах острова Граг было предостаточно. Толстые, скрученные подобно канатам, корни леса Аватни утопали в воде. Всюду, куда ни глянь, простиралась зеленоватая гладь.
И хотя водоёмы именовали болотами, были они по большей части неглубокие, нетопкие, чистые, а кое-где доходили до щиколоток. В них гоблины мири выращивали болотную пшеницу и цветы, строили плавучие грядки для овощей и фруктов.
Здесь же они разводили рыбу и пасли скотину. А в солнечную погоду, которая выдавалась в Западном пределе нечасто, в водоёмах днями напролёт плескались ребятишки.
Детей в городке Нора было больше, чем взрослых, а женщин – больше, чем мужчин. Порой одного мужа делили женщины целого квартала. Часто на мостах и тропинках города Дженне встречались калеки и совсем немощные старики годов пятисот от роду.
За спокойной неприхотливой жизнью, наполненной простыми радостями и широкими улыбками, стояла трагедия, которая
– …Ровно сто лет назад на вересковом поле сошлись две армии, – рассказывала Бабушка Йон, которую за тяжёлый нрав, любовь раздавать оплеухи и боевое прошлое втайне именовали Дубабушкой. – Жители островов восточного Предела – гоблины мири и лаутла, тролли и гномы, огры и другие – встали плечом к плечу против пришельцев из западного и южного Пределов – людей и зверолюдей, которые вознамерились завладеть островами и поработить их жителей.
– Что же им было нужно? – поинтересовался кто-то из младших.
– Они собирались увести в рабство самых сильных! – гневно выкрикнула одна из охотниц.
– …И обложить налогами оставшихся, – авторитетно добавила другая.
– Они хотели забрать всю нашу воду, забодай их Мири! – стали выкрикивать гости.
– Осушить болота!
– Украсть секрет «живой воды»!
– …И верескового мёда, – добавил кто-то робко.
– А разве ж мы варим вересковый мёд? – удивился другой.
– Нет?
– Да нет… Нет… – пронеслось по толпе.
– Но могли бы!
– Могли бы! Да! Верно!
Этим вечером праздновали Столетие великой победы, и народу в трактир набилось видимо-невидимо. Гоблины надели пёстрые шаровары и рубашки, чьи цвет и орнамент обозначали принадлежность к той или иной семье, отчего зал начал походить на цветочную клумбу.
Лучшие друзья Йон-Йона – карапуз Палл-Эльс и лопоухая худышка Фритрика-Сторт, которых Дженна прозвала Пончиком и Мышкой, – вместе с Бельчонком устроились на узкой лестнице. К слову, раздавать клички придумала не Дженна – это было любимым занятием гоблинят. Они нарекали друг друга и взрослых в честь зверей, кухонной утвари и даже еды.
Не обошло их внимание и чародейку. Вначале дети относились к мрачной незнакомке с настороженностью, но увидев, как просто с ней общается их друг, и сами переняли его манеру.
Среди собравшихся Дженна приметила фиалково-цветочные накидки тёток Йон-Йона. Недавно родившая крепышка Бирна-Кан Репка покачивала на руках своего крохотного Комочка. Иули-Кан Щучка, устроившись бок о бок с ними, веселила младенца, корча ему смешные рожицы.
Были тут знакомые чародейки – сёстры-охотницы: старшая Асвид-Грен Одноухая Лисичка, побывавшая в легендарном бою на верещатнике, и младшая Дрива-Грен Шишка. Обе носили узкие полосатые песчано-зелёные одежды, как полагалось охотницам. А их глаза и губы были иссиня-чёрными от сока чернильных ягод.
Ягодами пользовались все, кто ходил в Сухой лес, включая саму Дженну. Чёрный сок отпугивал насекомых, паразитов, а также непрошенных попутчиков, делая лица женщин страшными и свирепыми.
Поодаль от охотниц сидела супружеская чета, чьих имён чародейка не запомнила: вечно усталый взъерошенный Веник и ворчливая Погремушка. Явился на праздник разодетый в зелень и бирюзовый горох Ужик – маленький, неказистый, похожий на рыжего хорька юноша, которого все в округе считали завидным женихом.