Осколки судеб
Шрифт:
Простор! Бескрайний, безграничный простор! Как можно даже думать о том, чтобы что-то найти в такой беспредельности?
И, однако… и, однако, такое бывало.
Прибыв в Таос, где, казалось, в каждом доме была картинная галерея, он отправился бродить по переулкам и внутренним дворикам, расспрашивая всех и каждого об Агнес Пауэрс.
– Да, конечно, – сказали ему, – она приносит время от времени свои картины.
Но она жила отшельницей, видели ее редко, и ее дом был в пятнадцати милях или около того к северу от города. Он, вероятней всего, было
Тем не менее, получив в руки клочок бумаги с приблизительным планом, Пол двинулся в путь. По обе стороны дороги, среди бескрайнего пустынного пространства, поросшего кактусом и мелким кустарником, возвышались кирпично-красные утесы с ровными, как крышка стола, вершинами. Иногда, когда дорога поворачивала, прямо перед ним вырастали крутые горные склоны, густо поросшие зеленью. Время от времени он останавливался и выходил из машины, чтобы полюбоваться этим безбрежным простором, где не было и следа человека. Невольно у него мелькнула мысль, что никогда еще ему не доводилось слышать такой абсолютной тишины.
Через какое-то время показалась деревушка, кучка серых глинобитных хижин. В ответ на его расспросы индеец с суровым лицом сказал, что, да, он знает эту даму-художницу. Она покупает иногда у них в магазинчике продукты.
Следуя указаниям индейца, Пол Вернер продолжил путь. День уже клонился к вечеру, когда он, по изрытой колеями дороге, поднялся меж двух огромных гор к небольшому глинобитному домику, который, ничем не отличаясь от них по цвету, совершенно терялся на их фоне. Он открыл калитку и вошел во дворик, полный цветов. Двустворчатая дверь темно-коричневого дерева с резным индейским орнаментом была открыта.
Можно прожить здесь сколько угодно времени и даже умереть, и об этом никто не узнает, подумал Пол. Если кому-то требовалось укрыться…
– Пол! – услышал он голос Агнес. – Пол! Я не верю своим глазам!
Она стояла на пороге, босая, в индейском одеянии – черной кофте и юбке, схваченной на талии усыпанным бирюзой кожаным поясом, глядя на него в полном изумлении. Ее заплетенные в косу волосы густо посеребрила седина, хотя ей не было еще и сорока лет.
Вслед за ней он вошел в большую комнату, где на стенах висели индейские коврики, корзины и картины. В углу, рядом с небольшим камином, стоял мольберт, за которым она, очевидно, работала.
– Я все еще не могу поверить, – повторила она, когда они сели. – Что привело тебя в эти места?
Не готовый еще сообщить о цели своего приезда, он сказал лишь, что не был на Юго-Западе уже много лет и у него возникло желание побывать здесь снова.
– А как твои дела, Агнес? Тебе, наверное, здесь очень нравится?
– Конечно. Для меня это – вершина красоты. Я много работаю и гуляю. И у меня есть здесь несколько друзей, живущих в домах, подобных этому. Они стоят в таких местах, где ты их никогда не отыщешь.
– Сегодня я только и слышал, что никогда не отыщу тебя, – заметил Пол. Он все еще не знал, как приступить к своему делу. – Не покажешь мне свои работы? Мне хотелось бы взглянуть
– Разумеется.
Она повела его по комнате, показывая картины, расставленные в большинстве своем вдоль стен. Это были преимущественно пейзажи Юго-Запада: красные утесы и крупные, словно дышащие жаром, яркие подсолнухи.
– Я знаю, что я не Джорджия О'Кифф, [27] – проговорила Агнес с полной искренностью, – но я не собираюсь на этом останавливаться и со временем, думаю, сумею кое-чего достичь.
27
О'Кифф Джорджия – американская художница (род. в 1887 г.).
– Здорово! – В голосе Пола тоже звучала искренность, хотя, в общем-то, его не слишком интересовали подобные сюжеты. Неожиданно на заляпанном краской столе он заметил небольшую акварель, написанную в совершенно иной манере. Это было изображение золотой рыбки в чаше с водорослями, увиденной под каким-то странным углом.
– Мне это нравится, – сказал он. – Она продается?
– Не тебе. Тебе это подарок.
– Ну, нет. Заработал – получи. – И он выписал чек на сумму, которая вызвала у нее протест, полностью им проигнорированный. – Отправь ее мне домой, хорошо? И не спорь. Я сказал тебе, что она мне понравилась. Это бизнес.
– Ну хорошо. Тогда иди присядь где-нибудь, пока я соображу что-нибудь на ужин. Я собиралась потушить в печи цыпленка, долго, медленно. Ты просто пальчики оближешь.
Он встревожился.
– Агнес, я не могу задерживаться. Я никогда отсюда не выберусь в темноте.
– А кто об этом говорит? Разумеется, ты останешься здесь на ночь, или на столько ночей, сколько захочешь, если тебя устроит раскладушка в задней комнате, вместе с моими картинами. Несмотря на некоторый беспорядок, уверяю тебя, там чисто.
– Ну хорошо, я согласен. Остаюсь до утра.
Во время ужина они говорили обо всем: об искусстве, Италии и даже войне во Вьетнаме, которую, как выяснилось, оба не одобряли.
– Однажды в письме ко мне Тим кого-то процитировал: «Война – ад, и те, кто ее развязывает – преступники», – сказала Агнес.
– Все верно, беда только в том, что обычно бывает чрезвычайно трудно определить, кто ее развязал. И все же при всем этом нельзя оправдать те действия, к которым иногда прибегает антивоенное движение в стране.
– Ты имеешь в виду таких, как Тим?
– В общем-то, да, сказать по правде. – И так как Агнес ничего на это не ответила, он добавил: – Твоя мать… вся твоя семья, Том и сестры, все они сильно тревожатся за него, не зная, что происходит, где он может быть и…
– Ты хочешь, чтобы я тебе рассказала, что мне о нем известно? Для этого ты сюда и приехал?
– Я приехал не поэтому. Но, естественно, мне хотелось бы знать.
– ФБР тоже бы этого хотелось, не правда ли? Ты просишь, чтобы я предала собственного брата? Ты этого хочешь?