Осколки тебя

Малком Энн

— Скоро День благодарения, — сказала она вместо того, чтобы начать пассивно-агрессивное переругивание, как она любила.

Наверное, вспомнила о лимите времени во время разговора со мной.

— И об этом я знаю, — ответила я, глядя в окно и гадая, как лес будет выглядеть покрытый снегом.

Растения и деревья были практически безжизненны, если не считать парочки листьев, упорно цепляющихся за ветки, оттягивая неизбежное. Конечно, большую часть леса составляли сосны, но мне нравились именно растения, которые засыхали, гнили и весной оживали заново. Но больше всего они мне нравились

безжизненными.

— И? — допытывалась мама.

— И что? — повторила я как попугай.

— Ты не сообщила мне что приедешь.

Еще одна вещь, которую я подарила своей матери — точнее, своему отцу — это посещение ровно двух национальных праздников и одного личного: Рождество, День благодарения и день рождения моего отца.

Я ненавидела почти каждую секунду этих визитов. После этих праздников я возвращалась домой настолько обиженной, разбитой и измученной детской травмой, что за неделю писала половину бестселлера. Это составляло семьдесят процентов причины, почему я вообще ездила на эти праздники. Остальные тридцать процентов принадлежали моему отцу. А учитывая, что его не стало, я не так отчаянно искала новые эмоциональные шрамы, чтобы превратить их в книгу.

— Я не сообщила, потому что не приеду, — сказала я наконец.

Пауза.

Очень напряженная.

— Мы договаривались что ты будешь приезжать на каждый семейный праздник. Я даже молчу о том, что разговариваю со своей дочерью всего лишь двенадцать раз в год. Что ты не звонишь мне в мой день рождения и не отвечаешь на мои звонки в свой. Молчу обо всем, что ты говоришь обо мне в средствах массовой информации…

— Я вообще не говорю о тебе в СМИ, — перебила я ее.

— Именно. — Слово было сказано резко и обвиняюще. — Ты — одна из самых известных писательниц своего поколения и отчасти благодаря образованию, которое мы с отцом тебе дали.

Я помассировала виски.

— Хорошо, в следующей статье «Таймс» спою тебе дифирамбы, — солгала я.

— Ты должна приехать на День благодарения.

— Единственное, что я должна — раз в три года сдавать мазок. Приезжать к тебе на День благодарения не обязана, это годовщина грубого геноцида и колониализма.

Я говорила стопроцентную правду, но не геноцид и колониализм останавливали меня от поездки. К несчастью для человеческой расы, они были обычным явлением.

— Ты даже не собираешься навестить своего отца? — спросила моя мать тем резким, вызывающим чувство вины тоном, в котором она была экспертом.

— Зачем мне навещать своего отца? Он умер, — ответила я резким, холодным и жестоким тоном, в котором профи была уже я.

Резкий вдох моей матери сказал мне, что я попала в точку.

— Твой отец не умер, Магнолия, — прошипела она. — Не смей больше так говорить о нем.

Я фыркнула.

— Я поверю тебе, если ты прямо сейчас позвонишь ему, и он назовет мое имя, — бросила я вызов.

Пауза. Долгая пауза.

— Правильно, ты не можешь ему позвонить, — сказала я, нарушая молчание. — Потому что он не помнит моего имени. И того факта, что у него вообще есть дочь. Или жена, если уж на то пошло. Мой отец стал бы единственной причиной, по которой я поехала бы домой на День благодарения, потому что он единственный

из моих родителей, кто не винит меня в смерти Коди.

Еще один резкий вдох.

— Даже не пытайся изображать шок или защищаться, — продолжила я. — Потому что мы обе знаем, что я права. Даже до того, как отец умер, ты не была рождена стать матерью. Ты рождена для того, чтобы быть женой полковника, и, к несчастью для тебя, у этой роли оказался побочный эффект в виде рождения детей. Я рада, что ты вела себя как холодная, бесчувственная мегера и сделала из меня себе подобную. Потому что без тебя я бы не добилась всего того, что у меня есть. За это я тебе безмерно благодарна, мама. Я оплачу для тебя самый лучший дом престарелых, когда ты, наконец, поддашься какой-нибудь болезни. Кроме того, не жди меня больше на Рождество, дни рождения или любые другие дерьмовые праздники, призванные объединить ненавидевших друг друга людей.

Высказавшись, я повесила трубку, направилась к шкафу, где хранила спиртное, и принялась топить свои печали в виски.

ГЛАВА 5

«Все всегда заканчивалось слишком быстро. Я старался растянуть время, чтобы не искать другую жертву, но делать это становилось все труднее. Никто меня не ловил. Даже близко. Я был богом. И смертью. Вот какой подарок я им делал. Давал возможность умереть ради искусства. Разве женщина может мечтать о смерти прекраснее?»

— Сейчас шесть тридцать утра, и я только что постригла себе челку.

Я прищурилась в зеркало, наклоняя голову влево и вправо, чтобы убедиться, что она ровная.

— Я не уверена, то ли у меня получился отличный новый образ, то ли я нахожусь в самом разгаре психоза.

Я так долго смотрела на себя в зеркало, что было трудно сказать сколько именно.

— Хорошо, перезвони мне или хотя бы напиши и дай знать, что ты еще не умерла от истощения, — закончила я, зная, что Кэти работала по сменам, с которыми ни один человек не справится без кофеина или не убив кого-нибудь.

Я повесила трубку, болезненно осознавая истерику, эхом отдающуюся в трубке.

Больше недели я не разговаривала ни с одним человеческим существом. Больше недели. В Нью-Йорке подобное было бы невозможно.

Даже если бы я не осталась там и не жила, или не спала с моим нынешним Тоддом. Этим именем я называла всех своих бойфрендов с Уолл-стрит с трастовым фондом и нюхающих кокаин. Их всех звали либо Трент, либо Кип или еще как-нибудь. Сокращенно Тодд. И было идеально то, что самого последнего из них действительно звали Тоддом.

К восьми утра на меня бы уже наорал мой инструктор по фитнесу, затем мне рассказали бы о новейшем вкусе комбучи в баре соков, а бариста рассказал бы об их новом меню, на которое мне было бы плевать и ко всему прочему мне пришлось бы послать пятерых таксистов.

Итак, после недели в полном одиночестве и без единого разговора по телефону, я начала сходить с ума.

Мой взгляд остановился на оранжевом пузырьке с таблетками в шкафчике в ванной.

— Ты не можешь уехать в хижину у черта на куличках.