Осколки тебя
Шрифт:
Отец крепче сжал стопку бумаг и на его лице отразились ярость и разочарование.
— Я вас знаю?
Я сглотнула. Вкус меди наполнил мой рот, когда я закусила губу.
— Раньше знал.
Он уставился на меня.
Сегодня я очень постаралась выглядеть хорошо, как и в любой другой день. Потому что это я могла контролировать. Каре, которое недавно сделала, было гладким и идеально доходило длиной до подбородка. Черный по-прежнему оставался единственным цветом в моем гардеробе, довольно большом в доме Эмили, потому что она не настолько
Сейчас я вносила в ее дом свои штрихи, сохраняя при этом ее суть. Эмили стала моим ангелом-хранителем. Без нее я не написала бы книгу, которую держал в руках мой отец. У меня не было бы шрамов, физических и эмоциональных. Я чувствовала с ней родство.
— Папе. — Отец начал читать вслух посвящение. — За то, что дал мне силы взглянуть на свои ужасы и превратить их в искусство.
Он поднял глаза.
— Это я, — сказал он тихо. — Я — папа.
Я кивнула, потому что не верила, что смогу что-то сказать. Глаза заслезились, но я не могла позволить себе плакать. Я могла плакать, когда писала, потому что считала это нормальным. Этого требовала история. Я могла жертвовать собой ради искусства и делала подобное не единожды, но не могла поддаться слабости. Или ностальгии.
— Мэгги? — голос отца стал более узнаваемым.
Он стал почти похож на себя прежнего, даже если все остальное в нем было не так. Одежда, которую выбрала для него моя мать. Комната, за которую я платила, и которая смотрелась очень уютно. В ней были книги — правда, ни одной моей, фотографии — тоже ни одной моей, шахматная доска и ковер из его кабинета. Но какой бы дорогой эта комната ни была, сколько бы удобств в ней ни было, дверь в нее запиралась снаружи и пахла она утратой, чистящими средствами и пожилыми людьми. Сколько бы денег у вас ни было, вы не сможете скрыть этот запах.
— Мэгги, — повторил он.
— Да, папа.
Он снова посмотрел вниз.
— Еще одна книга?
Я кивнула.
— Ты повзрослела.
Я знала, что отец говорит не о морщинах на моем лице. У меня их не было. Лучшие хирурги страны следили за тем, чтобы с тех пор, как отец видел меня в последний раз, на моем лице ничего не изменилось. Но я знала, что он видел. Он видел годы, которые я не прожила. Годы, которые я отняла у других. Годы, отнятые у меня.
— Да, папа, — согласилась я.
Он посмотрел вниз, перебирая страницы.
— «Ее кровь подобна вину. Выдержанному. Насыщенному. Редкому. Никто, кроме меня, не прольет ее».
Его глаза встретились с моими. Ясные. Причиняющие боль.
— Хорошее начало, Мэгги.
Так и было, ведь эти слова сказала я.
А потом мой отец ушел. Я смотрела, как он уходит, как покидает это здание. И видеть это оказалось хуже, чем смотреть, как умирает человек. Мне следовало бы знать, ведь я наблюдала за смертью человека. Дважды.
В тот день Сент приехал в гараж, чтобы спасти положение. Он увидел, что я стою, успев освободить больную руку от скотча. Я все еще держала
Жадность умирал медленно. И громко. Он издавал много резких, влажно звучащих стонов. Я наблюдала за его мучениями. Смотрела в его широко распахнутые, молящие глаза и знала, что мои были равнодушными и неумолимыми.
— Твоя мать, — сказал мой отец. — Где она?
Скорее всего, она стояла за дверью, прижавшись к стене, и ждала, когда ее ужасная дочь скажет что-нибудь, что расстроит человека, который больше не узнает ее.
— Ей нужно…, — замялся он, смутившись. — Это не наш дом. Это неправильно. Мне нужно…, — он снова замолчал, сосредоточившись на мне.
Сосредоточившись на мне, как незнакомец может смотреть на агента TSA, проводящего его через металлоискатель. Уважительно, потому что так надо, но с готовностью забыть его, как только он отойдет.
— Кто вы?
Я встала, радуясь, что ноги меня держат.
— Я никто, — прошептала я.
Я не взглянула на отца, прежде чем уйти. Не попрощалась с ним. Время для этого пришло и ушло.
Я ушла.
И не поздоровалась с матерью, когда уходила.
Может это было жестоко.
Может это делало меня плохим человеком.
Но я все равно так поступила.
Мне нужно было быть в другом месте. Был еще один человек, с кем нужно попрощаться.
~ ~ ~
— Ты наказываешь себя? — спросила я, когда он открыл дверь.
Сент не сумел скрыть потрясения на своем лице. Легкий блеск в его глазах, крепко стиснутые зубы. Он отрастил бороду, как будто пытался прикрыться, спрятаться от того, кем он был.
Спрятаться от меня.
— Что?
Никогда не слышала, чтобы он произносил это слово. Для него оно было слишком простым, пресным. Слабым. Сент не выглядел слабым. Физически. Он стал больше. Крепче. Черты лица обострились.
Думаю, то же самое он видел и во мне. Мои волосы, отрезанные и уложенные самым дорогим парикмахером, которого я смогла найти в радиусе пятидесяти миль. Мои мышцы, хотя и были гораздо меньше по сравнению с его, стали рельефнее. В основном потому, что теперь я давала своему телу достаточно топлива, чтобы питать их. Я работала изо всех сил чтобы моя рука зажила и функционировала максимально хорошо после подобной травмы.
Я оглядела мотель. В бассейне отсутствовала вода, за исключением небольшой лужицы с зеленой жижей по центру. Люди сидели возле своих номеров на разномастных стульях, курили и глазели друг на друга. Вдалеке то и дело срабатывали автомобильные сигнализации. Я заплатила менеджеру отеля сотню баксов за то, чтобы мою машину не заблокировали другие, когда я к ней вернусь.
— Это место. Ты наказываешь себя, живя здесь, — сказала я. — Что довольно скучно, если тебе интересно мое мнение. Измученная душа заставляет себя жить в убожестве, чтобы… что? Раскаиваться в своих грехах?